– Эти наемные солдаты – горе нашего царства. Они не столько помогают сохранить порядок в наших селах, сколько раздражают народ поборами и насилиями…
10
Когда Савмак вернулся на пчельник, страх и чувство одиночества охватили его. Деда не было. Зловеще чернела свежая могила с наваленными сверху жердями. Тут же лежал издохший Аримасп. Холодом и запустением веяло от всего, что лишь вчера вечером было таким близким, родным, полным жизни и радости.
Вот их хижина. Ее крыша обрушена, дверца сиротливо покосилась и распахнута. Около – долбленые дуплянки, не захваченные фракийцами. Они стоят аккуратно закрытые деревянными кружками и обмотанные ивовыми прутьями. Пчелы облепили эти сосуды, как бы стараясь взять обратно сладкий плод своих трудов, отвергнутый людьми. Они роями ошалело кружатся над разгромленной пасекой. Савмак начал ставить ульи на место, отмахиваясь от пчел. Те сердито жужжали, но не трогали его. Потом закрыл уже ненужную дверь обрушенной хижины, ибо ему показалось, что ее черное отверстие глядит с укором и странной отчужденностью. Все стало здесь совсем иным, чужим, даже враждебным.
Он обратился к могиле, и ему показалось, что сквозь слой земли дед смотрит на него и хочет задать какой-то вопрос. Но какой?.. В самом молчании могилы угадывалось нечто вроде недоброй затаенности. Известно, что души покойных очень обидчивы и капризны, они легко начинают привередничать и творить зло в семьях, ими оставленных. Савмак, сидя около могилы, уже не плакал. Он чувствовал в душе холод и тьму. И в то же время понимал, что должен сказать что-то деду, ибо тот ждет его слов.
– Я видел того, кто убил тебя, дедушка, – произнес он печально. – Но я не сразил убийцу. Зато отпустил на волю твоего гостя и друга. Он обещал мстить за тебя и привести войско Скилура. И я буду мстить, я отыщу убийцу! Клянусь в этом прахом твоей могилы!
И, следуя примеру мстителей, о которых он часто слышал от деда, Савмак взял горсть земли, посыпал ею свою нечесаную голову. Страх, что заполнил его душу, стал рассеиваться. Он уже не чувствовал невидимого взора, устремленного из-под земли с укором и осуждением.
Несколько успокоившись, парень вынул из-за пазухи лепешку и, открыв одну дуплянку, стая доставать мед пальцами и мазать на хлеб.
Потянулся к жбанку. Вода за сутки потеряла свою свежесть, отдавала гнилым деревом. Но ему не хотелось идти к роднику. Он хлебнул из жбанка и, собрав разбросанную солому и листья, сделал подобие ложа. Лежа на спине, долго и бездумно смотрел, как в вечернем небе одна за другой вспыхивают звезды…
Утром приехал старшина и застал мальчишку спящим. Поручив коня и телегу рабу, он разбудил Савмака. Тот вскочил, как бывало, и, смеясь, протер глаза.
– Заспался я, дед! – весело сказал он.
Но, увидев перед собою подслеповатого комарха, сразу вспомнил все, что произошло вчера, и слезы неудержимым потоком хлынули из глаз.
– Убили деда, – заскулил он, – убили, проклятые!..
– Молчи ты, – с досадой оборвал его комарх, – надоел! А вот что ты похоронил старика – молодец, только могилу надо было рыть подальше. Ну да ладно. Придут женщины, поплачут над ним, принесут жертву, и мы устроим тризну. Дух его успокоится.
– Он не успокоится, пока не будет отомщен, – продолжал плакать Савмак.
– Слушай, дурень, – подсел к нему старшина, – потерянного не вернешь. Твоему деду оставалось жить совсем немного. Он и так едва на ногах держался. Если бы ты не помогал ему, он давно свалился бы. Ты же, повторяю, молодец! Я хочу оставить тебя на пчельнике.
– Не останусь! – в испуге отшатнулся парень.
– Не дури! А что делать будешь? На поле толку от тебя мало. А даром хлеб есть никому не дано богами и царем нашим, да продлят боги его годы!
– Уйду! Уйду куда глаза глядят!
– Ох, тяжело мне с тобою, порченый! – вздохнул старшина.
– Пойду искать того фракийца, чтобы за деда отомстить!
– Дурак! Какого фракийца, если деда убил скиф-бродяга! Только он, и никто другой, виноват в смерти Баксага. Зачем он появился на пасеке и подвел твоего деда под удар? Есть указ царя не принимать на ночлег преступников, бродяг и беглых рабов. Вот и получилось, что чужак жив и сейчас смеется над нами, а дед твой лежит в могиле. Подумай – кто виноват во всем этом деле? Один скиф. Хотел бы я знать, кто отпустил его, снял бы шкуру с него живого!
Савмака обдало жаром от этих слов.
– Слушай, парень, – так же примирительно продолжал старшина, – если ты начнешь народу рассказывать то, что видел, то это тебе и мне грозит большой бедой. Не сносить тебе головы! Лучше молчи – и все!
– Пусть народ знает правду. Зачем молчать?
– Затем, что ты дурак и ничего не понимаешь… Слушай, Савмак, сейчас мы готовимся к уборке хлебов и к празднику Сбора плодов. Ты давно хочешь посмотреть на праздник у священного дуба. Не так ли?
– Ну?
– Когда я поеду, обещаю взять тебя с собою конюхом вместо Иксамата. Он останется в деревне дом караулить, а ты будешь за лошадьми присматривать и увидишь весь праздник. А?
– Не хочу, – замотал головою парень.
– Неправда, хочешь. Вот если будешь меня слушать и держать язык за зубами – возьму тебя с собою. А начнешь рот разевать – отошлю тебя на дальние поля, палок всыплю тебе и заставлю всю жизнь землю рыть. Был бы дед жив, он поддержал бы меня. Не хочешь – дело твое.
Савмак при всем его горе оставался любопытным и живым парнишкой. Он задумался. То, что говорил старшина, позавчера привело бы его в восторг. Но сейчас…
– Подумай, – сказал напоследок комарх, поднимаясь на ноги. – А пока – неси на телегу эти жбаны с медом, и я поеду. Ты оставайся здесь, тебе нельзя появляться в деревне до очищения. А я тем временем подыщу нового пасечника…
Глава вторая.
Калос-кай-агатос
1
Хлеб был источником богатства и могущества древнего Боспорского царства.
Многие древние писатели упоминают о вывозе боспорской пшеницы в заморские страны, прежде всего в Элладу.
Кто же сеял и собирал с полей золотую скифскую пшеницу, как ее называли в то время? Может быть, сами эллины-колонисты – основатели Пантикапея, Феодосии, Нимфея, Тиритаки, Мирмекия и многих других городов, что объединились сначала в союз, а позже образовали царство, в которое вошли не только города, но и обширная земледельческая хора? Нет. Греки-колонисты и эллинизированные скифские князьки жили в городах и сами хлеб не сеяли. Не то чтобы совсем не было греков-землеробов, что сами ходили за плугом, но не они представляли большинство говорящих на ионийском диалекте. Боспорские греки, которые победнее, более тяготели к ремеслам, имели мастерские, торговали, служили у богатых соплеменников и составляли массу царских и храмовых приказчиков, поручителей, надсмотрщиков за рабами и в редких случаях простых работников по найму. Богатые владели обширными земельными угодьями, керамическими и рыбозасолочными эргастериями, каменоломнями и рудоплавильнями, имели виноградники с многочисленными рабами, выделывали вино, вели крупную торговлю с заморскими странами.
Главными производителями хлеба являлись оседлые скифы племени сатавков и других племен и родов, имен которых история не сохранила. Они издревле жили в восточной Тавриде общинами и разрабатывали жирный степной чернозем, собирая с него сказочные урожаи. Геродот пишет, что земля Тавриды, обработанная кое-как, давала урожай сам-тридцать.
Эллины-поселенцы сначала торговали с хлеборобами, а потом стали их хозяевами, поработили их, превратили самобытную страну и ее когда-то дружных и вольнолюбивых людей в безгласную и бесправную хору, под именем которой потеряли свой общественный уклад и вольности тысячи прежде свободных туземцев. Они попали в ярмо не сразу, так как эллины явились в Скифию не как завоеватели, а как мирные купцы, советчики, даже помощники.
Обосновавшись на берегах морских бухт и заливов, греки ничего не брали даром. В обмен на хлеб предлагали яркие ткани, прекрасные ножи, сошники из доброго железа, оловянную и медную посуду, амфоры со сладким, веселящим вином или с заморским оливковым маслом. О, сколько прекрасных вещей привозили из-за моря греки-колонисты! С ними хорошо было иметь дело! Разве могли подумать тогда простодушные туземцы, что пришельцы поступают с ними так лишь с одной целью – сесть со временем на шею! Так всадник оглаживает коня и дает ему кусок лепешки, готовясь ловким прыжком вскочить к нему на спину. Но тогда об этом не было и речи.