— А ты не боишься, Андрей, что я выдам тебя?
Он холодно и насмешливо посмотрел на меня.
— Хотели бы выдать, уже бы выдали. Да теперь и выдать-то некому.
— Почему некому? А вот скажу капитану. А он тебя военным властям в Мурманске выдаст.
— Мурманск-то тю-тю, Николай Львович!
— Почему ты думаешь?
— Еще, Николай Львович, когда мы в Мурманске были, дошли до нас вести, что фронт еле держится. Генерал Скобелицын уже тогда в Финляндию отошел со всем отрядом. Мурманск давно уже наш, будьте благонадежны.
— Так. А кто же тебе сообщил все это... про генерала и вообще?..
— Свои люди. Наших везде много, — что песку морского.
— А как ты думаешь, Андрей, выйдем мы из льдов?
— Почему не выйти? Выйдем. Разве только северный опять подует, тогда раздавит нас льдами.
— Ну, ладно. Скажи мне, Андрей, ты вот хотел взорвать судно... Что же, со всеми нами, со всей командой?
— Хорошего же вы обо мне мнения. Я хотел все подготовить к взрыву, конец шнура вывести в кубрик, хорошенько его замаскировав. А поджечь его можно было бы в последний момент, предупредив кого надо. Только бы оружие не попало в руки врагов... Это уж ни за что!
Я потрепал его по плечу и пошел дальше. Мне все больше и больше нравился этот парень — молодой, задорный, прямой и решительный, и я невольно дорожил доверием, которое он оказывал мне с той памятной ночи.
Ветер с юга дул весь день и к вечеру еще усилился.
Ночью мне приснилось, что подул северный ветер и опять ударил мороз.
Встревоженный, я вышел на палубу. Дул все тот же теплый, крепкий ветер с юга.
«До чего развинтились нервы!» — подумал я и прошел с бака на корму. Прислонясь к белой переборке спардека, я долго смотрел на светлеющие в ночи снега у бортов «Св. Анны». Вдруг над спардеком, почти над моей головой, послышалось мне чье-то странное шарканье. Что там могло быть? Спардек — часть верхней палубы, расположенной над каютами около юта, там нет поручней и туда без нужды никто не ходит. Там на шлюпбалках висят четыре шлюпки, закрытые парусиновыми чехлами, и пройти туда можно только по трапу с кормовой части палубы. Я стал прислушиваться. Шорох повторился. Казалось, кто-то тянет поверху мешок с кладью или брезент. Я тихо отошел к борту и заглянул наверх: чернеют силуэты шлюпок, но больше никого не видно. Тогда я опять подошел вплотную к переборке и замер без движения. На этот раз мне показалось, что по наружному борту тянут какой-то сверток. Я быстро наклонился к борту и заглянул за надстройку. К моему величайшему удивлению, я действительно увидел небольшой сверток, опускавшийся по отвесной стене на веревке в расстоянии метра от моего плеча. Сверток с минуту болтался в воздухе, а затем чья-то рука высунулась из иллюминатора и сверток исчез.
«Но ведь это каюта арестованных», — сообразил я.
Шорох на верхней палубе усилился. Я вновь прижался к стене, но не прошло и минуты, как по трапу, стараясь не шуметь, спустилась какая-то фигура. Я немедленно двинулся навстречу.
Таинственные события на палубе «Св. Анны» начинали меня тяготить.
Фигура остановилась.
— Андрей?
— Я.
— Ты к арестованным лазил?
— Я.
— Когда же это все кончится? Ведь я должен тебя арестовать!
— Арестуйте!
— Но я не хочу.
— Так идите, Николай Львович, в каюту и спите!
Голос его звучал решительно и строго.
— Коли в трюм я с динамитом полез, то уж к арестованным товарищам наверное полезу. И вообще скажу вам: «Святая Анна» будет наша. А вы подумайте, с кем будете, когда бой будет. Вот вам мой сказ.
Он повернулся и ушел. Я спустился в каюту, придавленный тяжелыми думами еще больше, чем в ту памятную ночь.