Но окончательная значимость Рима ускользнет от нас, если мы не осознаем прежде всего всю неоднородность главной линии его развития и традиций большей части италийских народов, среди которых Рим возвысился и утвердился[746] .
Было справедливо отмечено, что доримское население Апеннинского полуострова составляли этруски, сабиняне, оски, сабеляне, вольши, самниты, а на юге —финикийцы, сикулы исиканы, греческие и сирийские переселенцы, и так далее —когда вдруг в некий момент, непонятно как и почему, между почти всеми этими народностями с их культами, законами, претензиями на политическое господство разгорелся конфликт; появился новый принцип, достаточно мощный, чтобы подчинить все вокруг, коренным образом преобразовать все древнее, вызвав экспансию, имеющую ту же самую необходимость, что и великие силы сущности вещей. Никто еще не говорил о происхождении этого принципа, а если и говорили, то лишь на эмпирическом и поверхностном уровне —что тождественно тому, что не говорить вовсе; и те, кто предпочитает останавливаться перед римским «чудом» больше как перед объектом изумления, нежели как перед тем, что нужно объяснить, занимают более мудрую позицию. За величием Рима мы видим силы арийско-западного героического периода; за его упадком —упадок тех же сил. Естественно, в уже разнородном и далеко отошедшем от своих истоков мире необходимо сущностно опираться на надысторическую идею, поскольку она способна действовать как формирующая сила. В этом смысле можно говорить о присутствии в Риме арийского элемента и его борьбе против сил Юга. Наше исследование не может опираться только на расовую и этническую основу. Установлено, что еще до кельтских миграций и этрусского периода в Италии возникли «ядра», происходящие непосредственно от северо-западной расы; эти «ядра», в сопоставлении с туземными расами и сумеречными ветвями палеосредиземноморской цивилизации атлантического происхождения, имели такое же значение, что и появление в Греции дорийцев и ахейцев. Следы подобных «ядер», особенно в символике (например, в находках в Валь-Камонике) отчетливо указывают на гиперборейский период, на культуры «северного оленя» и «боевых топоров». [747] Кроме того, возможно, что древние латины в узком смысле представляли собой сохранившуюся ветвь или новое проявление этих «ядер», в разном отношении смешанную с другими италийскими народностями. Но, несмотря на это, в первую очередь необходимо помнить об уровне «духовной расы». Тип римской цивилизации и римлянина может иметь ценность свидетельства присутствия и мощи той же силы, которая являлась осевой для героически-уранических периодов северо-западного происхождения. Насколько спорной является расовая однородность изначального Рима, настолько реально формирующее воздействие, которое данная сила оказывала на материю, к которой она была приложена, возвышая ее и дифференцируя по отношению ко всему, что принадлежало иному миру.
Многое свидетельствует о связи между италийскими цивилизациями, посреди которых вырос Рим, и тем, что сохранилось от них в ранний римский период, с одной стороны, и с другой —типом южных цивилизаций в их теллуристической, афродитической и деметрической вариациях[748] .
Культ Богини, который в Греции был характерен для пеласгского компонента, по всей вероятности, играл важную роль среди сикулов и сабинян. [749] Величайшим божеством последних была хтоническая богиня Фортуна, проявлявшаяся в таких формах, как Орта, Ферония, Весуна, Герунта, как Оры, как Гера, Юнона, Венера, Церера, Благая Богиня (Bona Dea), Деметра —каждая из которых представляет собой новое воплощение одного и того же божественного принципа. [750] Древнейший римский календарь был лунным, и ранние римские мифы изобилуют женскими персонажами: Милостивая Мать (Mater Matuta), Луна, Диана, Эгерия. Более того, в преданиях о Марсе-Геркулесе и Флоре, Геркулесе и Лаврентии, Нуме и Эгерии и других на заднем плане звучит архаичная тема зависимости мужского начала от женского. Эти мифы произошли из доримских традиций, как этрусская сага о Танаквили, в которой раскрывается образ царицы азиатско-средиземноморского типа —его Рим попытался избавить от афродитических черт и трансформировать в символ всех добродетелей, свойственных матроне. [751] Но подобная романизация, осуществлявшаяся по отношению к тому, что оказывалось не соответствовавшим римскому духу, не позволяет отличить более новый слой мифа от более древнего, связанного с цивилизацией, противостоящей Риму. [752] Данный слой виден в наследовании царской власти по женской линии или в возвышении женщины у трона —что и отмечается в Древнем Риме, особенно в связи с чужеземными династиями и царями, носящими плебейские имена. И характерно, что Сервий Туллий, добившийся власти как раз благодаря женщине и ставший поборником плебейских свобод, согласно легенде, был бастардом, зачатым вовремя одного из отмечавшихся рабами оргиастических праздников, которые в Риме были связаны с божеством южного типа (хтоническая ипостась Сатурна, Венера и Флора) и знаменовавших возвращение людей ко всеобщему равенству и смешению под знаком Великой Матери Жизни.
[746]
Данное противопоставление составило центральный тезис в работе Бахофена "Die Sage von Tanaquil" (Heildelberg, 1870). На следующих страницах представлены идеи Бахофена относительно смысла и западной миссии Рима, инкорпорированные в общий контекст традиционных идей.
[747]
См. F. Altheim-Trautmann,
[748]
В процитированной работе Бахофена главным образом отмечена аналогия с цивилизациями Восточного Средиземноморья. Моссо (
[751]
Интересно свидетельство Ливия (
[752]
J. J. Bachofen,