Даже в христианской морали роль, играемая южными и неарийскими влияниями, достаточно заметна. Что перед Богом, что перед богиней провозглашалось равенство между людьми с духовной точки зрения, а в качестве высшего принципа была выбрана любовь. Это равенство по своей сути принадлежит к тому общему мировоззрению, вариантом которого является «естественное право», прокравшееся в римское законодательство во времена упадка. Оно противоречит героическому идеалу личности и ценности, которой наделено все то, чего существо, становясь дифференцированным и придавая себе форму, достигает в иерархическом общественном порядке. И христианский эгалитаризм, основанный на принципах братства, любви и общности, на практике в итоге стал мистически-религиозным основанием общественного идеала, радикально противоположного чисто римской идее. Вместо универсальности, являющейся подлинной только в своей функции иерархической вершины, не упраздняющей различия между людьми, а предполагающей и устанавливающей их, возник идеал коллективности, вновь утверждаемой в символе мистического тела Христа; он содержал в себе в зачаточном виде дальнейшее регрессивное и инволюционное влияние, которое само католичество, несмотря на свою романизацию, никогда не могло и не хотело полностью преодолеть.
Некоторые пытаются видеть в христианстве доктринальную ценность из-за его идеи сверхъестественного и поддерживаемого им дуализма. Здесь, однако, мы находим типичный случай разного действия, который один и тот же принцип может исполнять согласно функции, в которой он используется. Христианский дуализм по своей сути происходит из дуализма, свойственного семитскому духу. Он вел себя совершенно противоположно тому духу, согласно которому, как мы видели, доктрина двух природ составляла основу любого осуществления традиционного человечества. В раннем христианстве жесткое противопоставление естественного и сверхъестественного порядков могло иметь прагматическое оправдание, связанное с частной исторической и экзистенциальной ситуацией определенного человеческого типа. Но такой дуализм отличается от традиционного тем, что он не подчинен высшему принципу или высшей истине и претендует на абсолютный и онтологический, а не относительный и функциональный характер. Два порядка, естественный и сверхъестественный, равно как и дистанция между ними, были гипостазированы вплоть до того, что всякий реальный и активный контакт между ними стал немыслимым. Таким образом, человек (здесь тоже из-за параллельного влияния еврейской темы) стал «тварью», отделенной сущностной дистанцией от Бога как своего «создателя» и как личного существа; эта дистанция была увеличена путем возрождения и подчеркивания идеи «первородного греха» (также еврейского происхождения). В частности, этот дуализм породил понимание всех проявлений духовных влияний в пассивных терминах «благодати», «избранности» и «спасения», также как и отречения от любой «героической» человеческой возможности, часто сопровождавшегося настоящей неприязнью к таковой. Эквивалент этой возможности в новой вере состоял в смирении, страхе божьем, умерщвлении плоти и молитве. Слова Евангелий касательно силы, которой берется Небо, и повторение слов Давида «вы боги» принадлежат к тем элементам, которые не оказали практически никакого влияния на главный пафос раннего христианства. Но в христианстве в общем также очевидно, что путь, истина и позиция, свойственные низшему человеческому типу или тем низшим слоям общества, для кого предназначались экзотерические формы Традиции, получили универсальный характер, считаются исключительными и превозносятся. Это как раз один из характерных признаков климата Темного века, Кали-юги.