Переходя к другому аспекту, стоит сказать, что феодальная форма общественного устройства характеризует большинство традиционных эпох и является наиболее подходящей для нормального формирования общественных структур. [827] Здесь подчеркивается принцип многообразия и относительной политической автономии отдельных частей, а также правильное место того всеобъемлющего элемента, unum quod non est pars, который только и способен по-настоящему организовать и объединить эти части, не противостоя им, а возвышаясь над каждой из них посредством трансцендентной, надполитическои и регулятивной функции, которую он воплощает (Данте). В этом случае королевская власть сочетается с феодальной аристократией, а имперская функция не ограничивает автономию отдельных княжеств и королевств и признает отдельные народности, не заставляя их изменяться. И наоборот, когда, с одной стороны, приходит в упадок dignitas, которая может править многочисленным, мирским, случайным; а, с другой стороны, уже не существует fides и духовного признания со стороны отдельных подчиненных элементов —тогда возникают или тенденция к централизации, политический абсолютизм, пытающийся удержать все вместе посредством насильственного, политического и государственного объединения вместо надполитического и духовного, или же обретают преимущество процессы чистого партикуляризма и распада. Любой из этих двух путей завершает разрушение средневековой цивилизации. Короли начинают требовать для своих собственных владений того же принципа абсолютной власти, который свойственен для империи, [828] воплощая и утверждая новую и в то же время подрывную идею национального государства. Посредством аналогичного процесса образуется множество общин, свободных городов и республик, имеющих тенденцию к установлению собственной независимости. Они переходят к противостоянию, бунтуя не только против имперской власти, но и против дворянства. Спускаясь с вершины, европейская ойкумена начинает распадаться. Принцип единого корпуса законов приходит в упадок, даже несмотря на то, что он оставляет достаточно места для структур ius singulare, законов, соответствующих конкретному языку и духу. С упадком рыцарства приходит в упадок и идеал человеческого типа, согласующийся с принципами чисто этической и духовной природы: рыцари начинают защищать права и поддерживать светские устремления своих повелителей, и, в итоге, соответствующих национальных государств. Великие силы, сведенные воедино надполитическим идеалом «священной войны» или «справедливой войны», сменились сочетанием мира и войны, обусловленным дипломатической ловкостью. Христианская Европа пассивно наблюдает падение Восточной империи и Константинополя, захваченных османами. Более того, король Франции Франциск I нанес первый смертельный удар мифу «христианской цивилизации», составлявшему основу европейского единства, когда в своей борьбе против представителей Священной Римской империи он вступил в союз не только с бунтующими князьями-протестантами, но и с самим султаном. Коньякская лига (1526) являлась свидетелем подобных действий со стороны главы Римской церкви: Климент VII, союзник короля Франции, вступил в войну с императором, объединившись с султаном как раз тогда, когда продвижение Сулеймана II в Венгрии угрожало Европе, а вооруженные протестанты намеревались погрузить в хаос ее центр. Кардинал Ришелье, священник на службе короля Франции, во время последней фазы Тридцатилетней войны объединился с Лигой протестантов против императора. После Аугсбургского мира(1555) Вестфальский мир (1648) устранил последний остаток религиозного элемента, постановив взаимную терпимость между протестантскими и католическими нациями и пожаловал мятежным князьям почти полную независимость от Империи. С этого периода главным интересом и причиной для борьбы перестанут быть даже защита идеалов феодальных или династических прав, а войны станут просто спорами о клочках европейской территории. Империю решительно сменил империализм —иными словами, козни национальных государств в попытках утвердиться над другими нациями в военной и экономической сферах. Этому перевороту в европейской политике, обращенному против империи, способствовала в первую очередь французская монархия.
В этих обстоятельствах, помимо кризиса, который переживала имперская идея, идея верховной власти в целом все больше обмирщалась; король стал простым воином и политическим главой своего государства. Он еще некоторое время воплощал мужественную функцию и абсолютный принцип власти, хотя и без каких-либо отсылок к трансцендентной реальности, кроме пустой остаточной формулировки «божественного права», установившейся среди католических наций уже после Тридентского собора и в эпоху Контрреформации. В это время церковь провозгласила свою готовность санкционировать и освящать абсолютизм монархов, потерявших свое священное внутреннее призвание, —постольку, поскольку они представляли собой мирскую десницу Церкви, которая к тому времени избрала путь косвенного влияния на светские дела.
[828]
В Европе французские легисты первыми стали утверждать, что король национального государства получает свою власть непосредственно от Бога и является «императором в своем королевстве».