Иан Тревейн как-то сказал Мириам Ортеге, что Дом правительства напоминает ему творение рук древнего императора по имени Петр Великий, построившего свою новую столицу на тех землях, за обладание которыми он в тот момент только сражался. Мириам же использовала устаревшее слово из лексикона своей покойной матери, сказав, что в Доме правительства есть «кураж».
Аэромобиль Миротворческих сил мягко приземлился на крышу Дома правительства на закате. (По крайней мере, в тот момент к закату клонилась звезда Зефрейн-А. Звезда Зефрейн-В по-прежнему висела в небе, и, в зависимости от настроения, ее можно было воспринимать как очень маленькое солнце или как очень яркую звезду.) Майор космического десанта, в темно-зеленых брюках от полевой формы и черном кителе, вышел на крышу к высыпавшим из аэромобиля миротворцам в коричневых мундирах. Ведя себя безукоризненно вежливо и в тоже время сухо – космические десантники и миротворцы недолюбливали друг друга, – он принял от них военнопленную, которую нейтрально называл «мадам». Майор решил предоставить другим, старшим по званию, более мудрым и более щедро оплачиваемым людям решать, в каком чине состоит Ли Хан – адмирал или капитан, – и вообще, имеет ли право закоренелая бунтовщица и мятежница носить какое-либо воинское звание.
Между двумя рослыми конвоирами Ли Хан казалась еще меньше, чем обычно. Они на целую голову возвышались над ней, а совокупная масса их тел превышала ее вес почти в пять раз. Щеки Ли Хан впали, подчеркивая изящную форму ее головы. Благодаря постоянным изнуряющим физическим упражнениям, которые она заставляла себя делать, она двигалась с привычной грацией, но в серой одежде военнопленной не по размеру выглядела как ребенок, нарядившийся в родительскую пижаму. Майор рассматривал ее невзрачную фигурку с любопытством и презрением. Кого-то менее похожего на адмирала Военно-космического флота трудно было себе и представить.
Так казалось, пока женщина не заговорила.
– Добрый вечер, майор, – резко произнесла она. – Немедленно проводите меня к генерал-губернатору.
Майор поймал себя на том, что чуть не отдал ей честь. Он сумел сохранить бравый вид, но ему потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и пробормотать: «Следуйте за мной, мадам». Он повернулся кругом и повел маленькую женщину к лифту, свирепо поглядывая на ухмылявшихся подчиненных.
В войне с инопланетянами, а именно с ними Военно-космическому флоту Земной Федерации обычно и приходилось сражаться, пленных берут очень редко. Столкновения космических кораблей, как правило, приводили к уничтожению одного из них со всей командой, а редкие пленники сразу попадали в руки специалистам по экзотическим существам (или к аналогичным специалистам среди этих экзотических существ). Поэтому у Военно-космического флота Земной Федерации практически не было выработано норм обращения с военнопленными и правил их содержания. Ли Хан, оказавшейся старшей по званию среди плененных экипажей республиканских кораблей, пришлось практически заново создать правила лагеря для военнопленных.
Ей, как адмиралу, предложили предоставить под честное слово свободу перемещения по планете, но она отказалась, решив остаться со своими товарищами по несчастью. Им было очень нелегко смириться с горечью поражения и – что было еще страшнее – с позорным бегством своих бывших товарищей с поля боя. Остро переживая предательство, они пали духом и начали испытывать раздражение не только по отношению к дезертирам, но и по отношению к своим собственным офицерам, сдавшим их врагу. Для Ли Хан, не привыкшей к поражениям и совершенно не способной на предательство, сдача в плен была особенно горькой. Ситуация усугублялась еще и тем, что ее боевую группу совсем недавно передали в распоряжение Келлермана, и ее лично не знал почти никто из военнопленных. Для них она была ненавистной незнакомкой, сдавшей их Пограничным Мирам. Но все-таки она взялась за решение их проблем с состраданием и неистощимой энергией. Теперь, девять месяцев спустя, плененные члены экипажей республиканских кораблей вновь воспрянули духом.
Однако, решив насущные проблемы, Ли Хан обнаружила, что ей больше нечего делать. Лагерь для военнопленных напоминал эскадру или эскадрилью с дисциплинированными экипажами. Им теперь мог управлять ее старший помощник, а ей самой оставалось только стоять у незаметного, но послушного руля. Она поняла, что «главнокомандующий» в лагере для военнопленных еще более одинок, чем командир боевой группы ВКФ.
Осень уже сменилась мягкой зимой, характерной для умеренного климатического пояса Ксанаду, когда Ли Хан поняла всю иронию своего положения, в котором ей следовало бы чувствовать себя победительницей. Она помогла своим подчиненным вновь обрести смысл жизни и чувство товарищества, а сама билась как птица в клетке, изнывая от унылого и смертельно однообразного тюремного существования. Лишь один раз произошло из ряда вон выходящее событие, хоть как-то скрасившее царившую в лагере нестерпимую скуку.
Ли Хан никогда не любила правительство вообще и в особенности тех, кто служил интересам Индустриальных Миров. Поэтому, когда ей приказали явиться для беседы с какой-то госпожой Ортегой, членом Верховного Совета временного правительства Пограничных Миров, занимающейся вопросами внутренней безопасности, она мысленно приготовилась ко встрече с очередным скучающим бесчувственным бюрократом.
Однако госпожа Ортега начала с того, что попросила коменданта лагеря удалиться, тем самым придав беседе неформальный характер, что было совершенно нетипично для бюрократов, больше похожих на механизмы.
Ли Хан сочла этот шаг разумным и великодушным и сразу же почувствовала симпатию к Мириам Ортеге. Она еще больше прониклась симпатией к Мириам, когда беседа началась с обсуждения условий жизни в лагере и нужд его обитателей. Как здорово было поговорить с новым человеком после бесконечных месяцев, на протяжении которых Ли Хан все время окружали одни и те же лица! Особенно с такой умной женщиной, обладающей прекрасным чувством юмора! Ли Хан всегда руководило чувство долга, которое она не выпячивала, но много и упорно работала, существуя при этом в полном одиночестве. Теперь, беседуя с Мириам Ортегой, она испытывала нечто вроде притяжения, подобного притяжению противоположных зарядов, и даже время от времени забывала, что формально она и Ортега враги.
Когда разговор закончился, Ли Хан поднялась, испытывая чувство сожаления. Но прежде чем удалиться, она попыталась задать один интересовавший ее вопрос, хотя и опасалась, что он может разрушить непрочную связь, возникшую между ней и Мириам.
– Госпожа Ортега!… Я вот все думаю о вашей фамилии и… Мириам Ортега перебила Ли Хан еще до того, как та успела задать вопрос.
– Адмирал Ортега был моим отцом, – без обиняков сказала она.
Ли Хан уже пожалела, что решилась на такой болезненный в данных обстоятельствах вопрос, но ее собеседница продолжала:
– Он был человеком строгих принципов и погиб, решив ими не поступаться. Думаю, это не самая плохая смерть. – Потом она еще раз улыбнулась и добавила:
– Я слышала, что и вы несколько раз были на пороге гибели.
После этих слов они больше не испытывали стеснения друг перед другом, и их отношения стали совершенно непринужденными.
Позднее Ли Хан была страшно удивлена, узнав из сплетен лагерной охраны, с которой она старалась поддерживать хорошие отношения, что Мириам Ортега и Иан Тревейн – любовники. Разумеется, с последней встречи адмирала и его погибшей жены прошло уже больше трех земных лет, и все же!…
Ли Хан никогда не встречалась с Натальей Николаевной Тревейн, но ее фантастическая красота часто с завистью обсуждалась офицерами ВКФ мужского пола и являлась предметом намеренно равнодушных комментариев офицеров женского пола. Но никто даже шепотом не намекал на то, что адмирал склонен к супружеским изменам. Какой бы яркой и своеобразной личностью ни была смуглая Мириам Ортега, она вряд ли относилась к тому типу женщин, который привлекал Тревейна! И все же – хотя Ли Хан это могло просто показаться – стоило Мириам заговорить о генерал-губернаторе, как у нее начинали лукаво блестеть глаза, а голос становился каким-то особенно нежным.