— Ой!.. Ой!.. Это не я, господин майор! Смилуйтесь, господин майор, но только я не виноват!..
На улице показался воз, который медленно тянули четыре вола. На возу — скромный гроб с останками Надины. Следом за ним шагал священник из Леспези в лучшем своем одеянии. В одной руке он держал крест, в другой — кадило. Старенький, хриплый дьячок пел заупокойную молитву, любопытно косясь в сторону примэрии, стараясь разглядеть следователей, стоявших над огромной толпой скорчившихся на земле крестьян.
Пока проезжал траурный воз, царила полная тишина. Все обнажили головы, а Балоляну с грустью и возмущением пробормотал:
— Бедная женщина, бедная женщина!.. Какое гнусное преступление!
Прокурор, услышав негодующий голос префекта, набросился, в свою очередь, на Тоадера:
— Что тебе сделала эта добрая и красивая барыня, мерзавец, почему ты ее убил?
— Я ее не убивал! — упрямо повторил Стрымбу.
Но тут солдаты привели группу крестьян, арестованных в Леспези. Греческу, чье самолюбие требовало, чтобы убийца госпожи Юги был обнаружен как можно быстрее, энергично взялся за вновь прибывших. Убийство совершено именно в их селе, и уж им-то преступник, конечно, известен. Иляна сразу же показала:
— Так это дяденька Тоадер убил нашу госпожу, после того как надругался над ней… Я-то видела, когда он вошел в дом, а потом еще слыхала, как он выхвалялся да и Илие Кырлана подбивал снасильничать над барыней, пока не остыла… Вот и дядюшка Матей Дулману может сказать, он был там вместе с Петре Смарандиным, когда я вытащила барыню, покойницу уже, из дому, как только увидела, что дяденька Павел Тунсу подпалил машину…
— Я ее не убивал, врет девка! — буркнул Тоадер Стрымбу, не глядя на Иляну.
— Нет, девка не врет, Тоадер! — укоризненно вмешался Матей Дулману. — Чего не признаешься, что убил, коли убил? Чего хочешь на других свалить, невинных людей оболгать, Тоадер?
— Коли уж пошли признаваться, то лучше ты, дядя Матей, сам признайся, что разбил шоферу голову, — хмуро огрызнулся Тоадер.
— Так я и не стану запираться, когда господа меня спросят, — бесстрашно заявил Матей.
Прокурор удовлетворенно слушал, поглядывая то на префекта, то на майора, словно призывая их убедиться, как умело ведет он следствие и как он вынудил мужиков развязать языки.
— Со многими злоумышленниками пришлось мне иметь дело, но более циничного и подлого я еще не встречал! — заметил он наконец, обращаясь к Балоляну.
Пытаясь сдержаться, майор Тэнэсеску яростно пощипывал усы. Ему казалось, что из-за нервного перенапряжения у него вот-вот лопнут вены, и, чтобы дать себе разрядку, он набросился с кулаками и хлыстом на Тоадера Стрымбу, избил его до крови, топтал ногами… Утомившись, приказал капралу продолжать избиение, но уже дубиной, да так, чтобы переломать преступнику все кости. Вопли Тоадера Стрымбу постепенно затихали, превращаясь в хриплые, слабеющие стоны.
— Сержант! — гаркнул наконец майор. — Забери и этого!.. К стенке его!.. Расстрелять!.. Быстро, быстро!..
Приказ майора привел Тоадера в себя, словно на него выплеснули ведро воды. Со стоном подполз он к ногам офицера:
— Смилуйтесь, господин майор… Детишки сиротами останутся… Смилуйтесь…
— Взять его, сержант! — снова крикнул Тэнэсеску, отступая, чтобы не дать крестьянину коснуться его сапог. — Пошевеливайся!.. Хватайте его!..
Как раз когда все замолчали в ожидании выстрелов, во двор примэрии вошел Титу Херделя. Григоре Юга был занят подготовкой похорон, и Титу не хотел ему мешать. Услышав залп, прогремевший в глубине сада, он тихо осведомился у Балоляну, что там происходит, а тот, чтобы доказать, как энергично он действует, непринужденно-равнодушно ответил:
— Ничего особенного… Расстреляли убийцу госпожи Юги…
Так как Матей Дулману признал свою вину, Греческу объявил, что арестует его и отправляет в распоряжение трибунала. Майор тут же запротестовал:
— Извините, господин прокурор! До суда хорошая порка — самое милое дело!.. Капрал, отсчитай и этому двадцать пять палок!
Пока Матей Дулману без единого стона переносил удары, Тэнэсеску пояснял штатским, что этих разбойников вразумляет только хорошая взбучка, а отсидка в тюрьме для них сущий отдых. Кроме того, при всех обстоятельствах, независимо от гражданского следствия, он как военачальник обязан применить самые строгие кары — ведь эти сиволапые мужики посмели выступить против армии… У Титу Хердели ответ так и вертелся на языке, но он промолчал, увидев, что Балоляну и Греческу, которым надлежало бы возразить, слушают, не прекословя, бахвальство офицера.