– Как можно было убить ее? – сказала я. – Это настоящее варварство. Так нельзя. Неужели у людей, правда, не осталось сострадания? – я перевернула фотографию. С другой стороны было что–то написано. – Она была самой первой.
– В каком смысле? – спросил Вова и подошел ко мне вплотную, чтобы рассмотреть фотографию.
– Тут написано, что эта девочка, Настя, была первой, кого забрали из этой семьи. Ее забрали десять лет тому назад. Ты только посмотри, какой она была красавицей! – я снова перевернула фотографию и показала Вове изображение девочки. – Сейчас ей было бы примерно столько же, как и нам.
– Тут еще фотографии, – друг взял из стопки еще одну фотокарточку. Я придвинулась к нему поближе, чтобы рассмотреть ее. Молодой красивый парень, у которого была лучезарная улыбка. Он стоял возле этого дома, сложив руки на груди. На вид ему было столько же, как и Володе. – Он был следующим. Его забрали на полгода позже сестры, – пояснил друг. – Ему было девятнадцать, когда за ним приехали Праведники.
– Это, наверное, их мама, – сказала я, показывая следующую фотографию. – Она умерла через год после гибели своих детей. Последним оставался ее муж, который неизвестно когда умер. Видимо, он и записывал даты смерти на этих фотографиях. Почему мир так жесток?
– Мира уже давным–давно нет, Таня, – тяжело вздохнул Вова. Он отошел в другую сторону и что–то проверял. Потом он подошел к кровати. – Тань, пошли–ка отсюда.
– Что там? – спросила я и подошла к нему. – Что? Одежда Дежурного? Что она здесь делает, черт возьми? На ней нет пыли. Она здесь недавно. Что за?..
– Думаешь, кто–то из них здесь бывает? – спросил Володя.
– Конечно, нет! – запротестовала я. – Что им здесь делать? Но тогда откуда взялась эта форма? Я теперь не уверена на счет того, что тут можно переждать ночь. Если сюда иногда заходят Дежурные, нам здесь определенно нечего делать.
– Тогда что теперь? Где мы переночуем? А еще надо где–то хранить запасы.
– Тогда мы должны переждать ночь все–таки в своих домах. А там мы как–нибудь выкрутимся, я уверена.
– Таня! Выкрутимся – это не для нас. Нам нужен определенный план, – Вова сел осторожно на рядом стоящий стул и включал–выключал фонарь. – Согласись, у нас ведь ничего не выйдет. Мы все обречены на смерть.
– Если ты будешь так говорить, я уйду без тебя, Вов. Я говорю серьезно. Если у тебя нет настоящей жажды жизни, то нам не по пути. Я не посмотрю на то, что нас связывает крепкая дружба. Я хочу жить! Я буду скучать по тебе, мне будет тебя не хватать, но я буду жить. И даже если эта свободная жизнь продлиться совсем немного, я буду счастлива. Я просто хочу, чтобы ты тоже ощутил эту настоящую свободу. Я хочу, чтобы ты был счастлив. А ты говоришь о том, что у нас ничего не выйдет, и что все мы умрем. Как у тебя только язык повернулся? Ты сомневаешься во мне? Или ты просто боишься?
– Да, Таня! Да! Я боюсь, что потеряю тех, кого люблю. Боюсь потерять вас с Варей. Я боюсь умереть. Неужели тебе не страшно? – срывался мой друг. Он не на шутку разозлился на меня. Вот только этого мне сейчас не хватало. – Тебе не жутко от того, что ты останешься без родителей и будешь одна с Варей?
– Перестань орать! – крикнула я на него. – У нас все получится, я чувствую это. Осталось всего ничего. Два дня. Мы все–таки пробудем в этом доме, потому что форма одного Дежурного еще ничего не значит.
– Да ты что! Не значит! Если тебя обнаружат Дежурные, тебя либо прикончат на месте, либо именно тебя заберут Праведники. И почему нужно бежать именно сейчас? Разве нельзя сделать это через месяц или два?
– Меня или Варю могут забрать и тебя, кстати, тоже. Немного поразмысли мозгами. Ты серьезно думаешь, что нам вечно будет везти? Рано или поздно нас выберут, и мы умрем. Просто так исчезнем с этой планеты, ничего не сделав за свою короткую гребаную жизнь! Я так не хочу. Мы обязаны бежать, Вова.
– Хорошо, извини, – ответил он немного погодя. – Я еще раз пойду просмотрю комнаты. Сиди здесь.
Я кивнула головой, и он ушел, оставив меня в темноте. Я села на пыльную кровать. Меня сильно клонило в сон. Я старалась сдержаться и не ложиться на эту кровать. Но я подложила себе под голову верхнюю часть формы Дежурного. Мои глаза начали медленно закрываться. И мне казалось, что я уже во сне слышу осторожные шаги Володи. Мне ничего не снилось. Совсем ничего, только тьма. Здесь, в этом доме, было не так уж и жутко. Здесь было спокойно, даже уютно. Мне так казалось, по крайней мере. Оставалось уже два дня. А я думала о каком–то уюте в этой заброшенной хижине! Но лучше, наверное, вообще ни о чем не думать. Кажется, все великие и большие дела совершаются именно тогда, когда о них даже задумываются. И, может быть, у меня тоже так получится. Я просто буду стараться даже забыть об этом. Когда будет нужно, я обязательно об этом вспомню.