Херфурт остановился и поднял руку:
— Я чувствую запах дыма. — Он развернул карту, всмотрелся в нее, и его глаза засветились хитрой улыбкой. — Слушайте-ка, люди! Рядом с нами дома! Мы имеем возможность вновь забраться под крышу. Как, не против?
Вопрос был излишним: конечно, всем хотелось этого. Кроме того, если уж Херфурт вбил себе в голову переспать в постели, то так это и будет. Солдаты разделились на четыре группы и скрылись в зарослях высокого сосняка.
Херфурт пошел по лесной тропинке один. Шел медленно, осторожно. В начале просеки, притаившись за редким кустарником ежевики, он начал всматриваться в дома, из печных труб которых вился дымок. Херфурт прищелкнул языком, поднялся во весь рост и направился к дому в центре села. Он шел лисьей походкой, наблюдая за окнами дома. Никого.
— Э-ге! — подал он голос.
Через некоторое время открылось окно. В нем показалась женщина. У нее было молодое лицо, начинающие седеть волосы. Одна прядь волос упала на лоб.
Херфурт приказал:
— Спуститесь вниз и откройте нам!
Женщина в окне как бы замерла.
— Ну? — произнес Херфурт тоном, который мало чем отличался от угрозы.
Когда женщина закрыла окно, Херфурт повернулся и пробежал глазами по опушке леса. Он остался доволен: солдат не было видно, хотя он знал, что все они следят за ним. Стоило Херфурту поднять руку вверх, как они начали вылезать из своих укрытий.
Женщина стояла уже в дверях дома. Глядя на нее, нельзя было сказать, что она испугалась. Руки она держала за спиной, голову немного наклонила вперед. Это была симпатичная женщина, выглядевшая намного моложе своих лет.
— Откуда это вы? — спросила она.
— Прямо с войны, — ответил, ухмыляясь, Херфурт. — Как звать-то?
— Шернер.
Херфурт скорчил гримасу:
— Так звали нашего последнего генерала. Он вам не сродни?
— Нет.
— А по имени как?
— Элизабет, — ответила с улыбкой женщина.
Он отстранил ее от двери и вошел в дом. Пройдя коридор, стены которого были выложены мозаичными плитками, Херфурт оказался перед второй дверью, ведущей в просторную кухню. Там стояли огромная плита и оттертые добела стол со скамейкой. Кухня казалась темной. В ней было всего одно окно, из которого просматривалась просека. Херфурт сел. Солдаты топтались у входа в дом. Херфурт подал им знак рукой, и они отошли в сторону. В кухню он позволил войти лишь женщине.
— Садись, Бетти, — проговорил он покровительственным тоном.
Она не села.
— Мы остановимся здесь. На одну ночь, может, пробудем еще и день. Ты приготовишь нам что-нибудь поесть! — распорядился Херфурт и, повернувшись к солдатам, скомандовал: — Через сорок минут строиться на жратву!
Он сидел на скамейке, потягивался и поглядывал на огонек старинной керосиновой лампы. Женщина стояла и, облокотившись на плиту, разглядывала его.
— Что это стало с вами? — с удивлением спросила она.
Херфурт промолчал. Он лишь часто заморгал глазами. У него был нюх, как у собаки-ищейки. Херфурт мог безошибочно определить, можно доверять человеку или нет. В присутствии же женщины им овладевало такое чувство, будто он попадает в ловушку. Вот и сейчас он не мог сказать, нравится ему эта женщина или нет. В ней привлекательность сочеталась с личным достоинством. А он терпеть не мог людей самолюбивых, хотя и умел восторгаться красотой. Он сидел не двигаясь, и только частое моргание глаз выдавало его нервное возбуждение.
— Бандитами вы стали, — ответила сама себе женщина.
Херфурта передернуло. Элизабет Шернер резко повернулась к плите и пододвинула кастрюлю ближе к огню. На плиту плеснулась вода, зашипела. В этот момент Херфурт вскочил. Его шагов не было слышно. Он умел подкрадываться к человеку и бесшумно устранять его. Элизабет Шернер почувствовала за спиной его дыхание. Херфурт схватил ее за руку и резко вывернул. Затем с молниеносной быстротой схватил другой рукой за подбородок и откинул ей голову назад. Женщина задыхалась, глаза ее, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Она даже не успела закричать. Да и кто бы помог ей? Херфурт выпустил ее из своих рук и резко ударил по лицу.
— Это за бандитов, — пояснил он.
Так же бесшумно, как он оказался возле нее, Херфурт вновь сел за стол, сделав вид будто ничего не произошло. Элизабет Шернер убрала со лба прядь волос. Ее тошнило. Болел правый глаз. На подбородке она все еще ощущала вмятины от его пальцев. Все в ней буквально кипело от злости, но женщина сумела взять себя в руки. Ей было горько сознавать свою беспомощность.