— Нужно набраться терпения и ждать.
— Для чего?! — удивился Хиндемит.
— А ты с нацистами, окажись они на твоем месте, сразу же заговорил бы?
— Но ведь мы не такие!
— Многие из них имели с нацистами что-то общее. Так могут ли они сразу же воспылать к нам доверием? Не так быстро все это делается, дорогой Хиндемит! Нам необходимо набраться терпения. Предстоит очень тяжелая работа, очень…
Хиндемит сел, молча слушая шум, доносящийся со спортплощадки. Было удивительно, что люди еще не вооружились кольями, не напали на охрану машин и не растащили консервы. Такое вполне могло случиться, и тогда все демократические мероприятия, которые удалось провести коммунистам, пошли бы насмарку.
— Кто подгонит машины к месту раздачи продовольствия, если ты сидишь у меня в кабинете? — спросил Ентц.
— Не собираюсь этим заниматься. Я иду домой, — ответил Хиндемит.
— Хорошо, иди и как следует выспись. Мы найдем человека, который сможет сесть за баранку.
— Спать я не хочу, я просто пойду домой. Того, что сейчас тут у вас происходит, я не одобряю. Это уже не революция и не восстание, а междоусобица. Вы вызываете у людей ненависть, я не хочу в этом участвовать…
— Да ты с ума сошел, Хиндемит! — подскочил Ентц.
— Ты находишь?
— Ведь ты же наш товарищ!
Хиндемит покачал головой.
— Ты наш! Ты не можешь бросить все после того, что сделал: освобождены узники из концлагеря, арестованы заядлые нацисты, мы ездили к русским товарищам. Все, кто работали с нами, не имеют права сходить с нашего пути!
— Я могу это сделать, — сказал Хиндемит и, встав, решительно направился к двери.
Очутившись на улице, он понял, что сегодня для него не обычное воскресенье, когда можно надеть хороший костюм и пойти прогуляться по улицам или дома, у себя во дворе, порубить дровец, помня о том, что хоть сейчас и весна, но незаметно подкатит осень, а там и холодная зима.
На какое-то мгновение Хиндемиту захотелось вернуться к Ентцу и сказать, что он, быть может, еще будет с ними, если возникнет в нем надобность. Он готов помочь им, но только в том случае, если они не творят никаких беззаконий…
— Дружище, где ты бродишь? Мы тебя ждем! — набросились на Хиндемита товарищи, стоявшие возле грузовика.
— Гулял, мозги проветривал, — ответил он им.
В это время в концлагере «Красная мельница» формировалась колонна из недавних узников. На каких только языках тут не говорили! Недавние узники, готовые двинуться в путь, связывали свои пожитки.
Сразу после освобождения лагеря был выбран комитет для решения всех важных вопросов. Наметили идти в северном направлении, чтобы вступить в контакт с оккупационными войсками и властями и потребовать от них скорейшей отправки на родину.
Многие наивно полагали, что вечером того же дня поезд повезет их домой. Всем хотелось поскорее вырваться из этой проклятой страны и не только никогда в нее не возвращаться, но даже постараться насовсем вычеркнуть ее из памяти.
Лагерные ворота были широко распахнуты. Первая колонна покинула лагерь. Шли молча, но с высоко поднятыми головами, так, как уже давным-давно не ходили. Смотрели прямо перед собой, не обращая внимания на то, что жители испуганно захлопывают окошки, еще издалека завидев их процессию. Не ответили они и на приветствия какого-то старика, сидящего на скамейке перед своим домом.
Очень скоро колонна распалась на несколько групп: пожилым было не под силу угнаться за молодыми. Миновали замок. Шли как тени. Уже не было сил смотреть вверх; некоторые, опустив голову, тяжело дышали.
В кабинет Раубольда вошли несколько товарищей, один из них спросил:
— Что все это значит? Эти колонны создают беспорядок в городе. Кто им разрешил уходить?
— Организованная колонна не может наделать в городе никакого беспорядка, — ответил Раубольд, желая успокоить товарищей.
— Если кто-нибудь помешает им, греха не оберешься. Они способны на все, — высказали опасения некоторые товарищи.
Раубольд молчал.
— А кто будет отвечать за безопасность бывших узников концлагеря? И за безопасность жителей города?
— За безопасность будем отвечать вместе: я и вы.
— А как это сделать?
— Каждый отвечает за тот участок, на котором работает.
— А кто даст гарантию, что бывшие узники концлагеря не тронут дома?
Раубольд вышел из себя и с силой стукнул кулаком по столу, однако этим он не только не убедил товарищей, а как бы расписался в собственной беспомощности.
— Узники — тоже люди, но они изголодались, долго не видели свободы, и потому кому-нибудь из них может прийти в голову идея пойти по домам, чтобы немного «пощипать» жителей. Как бы там ни было, мы идем домой, чтобы обезопасить своих родных от подобных выходок. Хорошо, если они не потеряют здравого смысла, а если потеряют…