Едва Раубольд успел усесться, как жена Грегора начала трещать:
— Мартина Грегора оставьте в покое! С него хватит и былых схваток с ними. Они уже забирали и избивали его однажды, избивали совершенно противозаконно. Они чуть было не выбили ему глаз! И это только за то, что он одному из них заткнул глотку. Они трещали тогда об окончательной победе. Но ведь прав-то был Грегор! Ничего у них не вышло с победой. Победа за нами! И ведь только за то, что он высказал одному из них свое мнение, они поломали ему кости. «Урок за необдуманное слово!» — пояснили они тогда ему. И это только за то, что он одному из них…
— Итак, вы не с нами? — попытался уточнить Раубольд.
Грегор молчал, рассматривая свои мозолистые большие руки, похожие на совки. С каким удовольствием он прошелся бы сейчас по пухлому рылу тех, кто приказывал тогда избивать его! И Раубольд был бы ему в этом неплохим компаньоном. Правда, он не отличался таким же ростом, как Грегор, но у них было нечто общее: оба не любили долго размышлять. Если нужно было что-то сделать, они сразу же приступали к делу. Ему с Раубольдом заполучить бы в руки дубинки да куда-нибудь выпроводить на время жену, чтобы она не верещала над ухом, и тогда порядок в Вальденберге был бы обеспечен. Грегору очень захотелось побродить в эту ночь с Раубольдом.
— Господь бог повелевает… — начала было жена Грегора.
— Речь идет о создании антифашистского фронта, — прервал ее Раубольд.
Жена Грегора так и застыла с открытым ртом и поднятыми руками.
— Не знаю, — неуверенно проговорил Грегор, все еще не решив, что ему предпринять: то ли склониться на сторону Раубольда, то ли согласиться с мнением жены.
Раубольд направился к выходу. Около двери он обернулся и увидел печальное лицо Мартина Грегора. Стоя со свечой в руке, Грегор переминался с ноги на ногу, будто затаптывал в землю неугодные ему мысли.
Среди ночи послышался приглушенный шум мотора. Раубольд притаился у двери какого-то дома. Мимо проехала колонна машин с погашенными фарами. Он насчитал семь военных грузовиков. В голове Раубольда мелькнула дерзкая мысль; от имени антифашистских властей остановить колонну, разоружить солдат и конфисковать машины. От такой мысли его даже пот прошиб. А между тем машины уже скрылись.
Подойдя к дому доктора Феллера, Раубольд подергал старомодный звонок и позвал:
— Доктор! Загляните-ка к Хайнике! Мне кажется, он хочет почаще видеть вас в эти дни.
— Завтра утром зайду, — ответил Феллер через окно.
Не прошло и десяти минут, как Раубольд ушел от Мартина Грегора, а каменотес уже облачался в куртку и брюки, в которые наспех заправил длинную ночную рубашку. Его жена сначала сделала удивленный вид, но потом засуетилась. Она достаточно хорошо знала мужа: если он на что-то решился, его уже невозможно было разубедить. Иногда ему требовалось несколько ночей, чтобы решиться на какой-нибудь пустяк. Любая новая мысль порождала у него массу проблем, для решения которых требовалось немало усилий. Он был тяжел на подъем. Даже походка его была какой-то замедленной. Казалось, его неторопливость в движениях предопределялась медлительностью мышления. Но если уж он на что-то решился…
— Я думаю, — произнес он медленно, будто ему приходилось каждое слово ловить где-то вдали, — мне нужно что-то предпринять. Я сижу вроде бы на куче камней. Стоит только пошевелиться, как все камни придут в движение.
Жена Грегора приоткрыла рот, склонила голову набок. Она казалась сейчас старше своих лет, нерешительной и несчастной.
Каменотес засунул свои здоровенные ручищи в карманы брюк и спокойно произнес:
— Они свирепствуют сейчас против тех, кто им был особенно неугоден.
Жена Грегора знала, что он имел в виду нацистов. Правда, в тридцать четвертом году после долгих лет голодания он получил у них работу. Но она знала и то, что муж не сказал им за это спасибо, чему она больше всего удивлялась и чего не могла понять.
— А ведь их только тронь, они сразу же запрячут меня! Но сломить меня у них не хватит сил. Нет, нет! Они сейчас вне себя от ярости, что проиграли войну со мной. Охваченные страхом, они хотели бы прикончить меня. Они боятся, что я расскажу о том, как они тогда обращались со мной. И это только за то, что я заткнул одному из них глотку! Но я ведь был прав!..
Жена Грегора не спеша заплетала волосы и смотрела на него широко раскрытыми глазами. Таких речей Мартин Грегор в своей жизни еще ни разу не произносил. И она понимала, что не имела права его перебивать. Ему надо было дать возможность высказаться. Она кивнула головой как бы в знак согласия, но Грегор этого не заметил.