Как бы он радовался сейчас приходу гостей! Ему было безразлично даже, кто пришел бы к нему. Однако он мало надеялся на это. Да и кто выходил в эти дни из дому без веских на то оснований? Не было таких причин и у доктора, что лечил его. Ведь он не мог дать ему иного совета, кроме как спокойно лежать, не напрягаться, не беспокоить свои ноги. Да доктор Феллер и был не из тех, кто стал бы без нужды подвергать себя опасности. При всех своих достоинствах он никогда не отважился бы пройтись сейчас по городу, подобно разведчику, с одной единственной целью — доставить своему пациенту Хайнике точную информацию.
Хайнике помнил каждое слово из сказанного однажды доктором Феллером. Тогда, в октябре 1944-го, несколько дней спустя после своего возвращения из тюрьмы (они привезли его тогда в Вальденберг на санитарной машине), Хайнике лежал на узком диванчике в состоянии полной апатии. В нем едва теплилась жизнь. Доктор Феллер сказал ему тогда:
— Мой дорогой Хайнике! Вы обязательно должны найти для себя какое-нибудь занятие. Как бы это пояснить вам? Представьте себе, скажем, водяную трубу, в которой образовалась пробка. Что будет в этом случае с водой?..
— Ничего, — ответил сначала Хайнике, а затем немного подумал и, чувствуя, как в нем загорелась искра надежды, добавил: — Избыточное давление, трубу разорвет.
— Может случиться и другое. Пробка может рассосаться.
Хайнике тихо заметил:
— Она может блуждать, чтобы вновь где-то застрять. Совсем же выйти она не сможет.
Смотря куда-то вдаль, Феллер сказала тогда:
— Абсолютно точно этого утверждать нельзя.
— Эти сволочи!.. — со злобой проговорил Хайнике, вцепившись руками в красное плюшевое покрывало.
Доктор кивнул головой. Это удивило Хайнике, он весь преобразился. Может, он нашел себе союзника?
— Вы еще придете, доктор?
Вместо ответа Феллер сказал:
— Не напрягайтесь, Хайнике! Лежите. Если вы встанете и будете бродить по квартире или тем более выйдете на улицу, в одной из ваших артерий образуется пробка, которая может дойти до легких. — При этом он сделал красноречивое движение рукой, которое означало, что под жизнью Хайнике будет подведена черта. А затем продолжал уже веселым тоном: — Но вы же ведь хотите дожить до того дня, который мы будем праздновать, как второй день рождения?..
Значит, доктор, как и Хайнике, тоже надеялся на приход этого дня? Или это была лишь своеобразная манера разговора с больным?..
Когда над долиной стали спускаться вечерние сумерки, в дверь кто-то тихо и нерешительно постучал. Хайнике показалось, что он даже слышит у замочной скважины чье-то учащенное дыхание. Он зажмурил глаза. Стук повторился, и теперь уже не так робко. Затем он услышал свое имя и замер. Хайнике лихорадочно соображал, чей бы мог быть это голос. Конечно, он был ему знаком, но он никак не мог вспомнить, чей это голос.
Хайнике поднялся и медленно направился к двери. Несколько мгновений он стоял как вкопанный. Кругом было тихо. Когда-то он хотел послушать абсолютную тишину. Сейчас она как раз наступила. У него заломило даже в висках от полного отсутствия всяких звуков. Он сильным рывком распахнул дверь и, широко расставив ноги, встал на пороге в полной решимости насколько хватит сил противостоять врагу.
— Друг, Жорж! — воскликнул Ентц.
Хайнике не мог произнести ни слова. Сделав рукой какое-то неопределенное движение, он едва устоял на ногах. Ентц подхватил его и подвел к стулу.
Хайнике сел, вытер заплаканное лицо и проговорил:
— Я боялся, что придут они, чтобы сделать то, чего им не удалось сделать со мной в течение двенадцати лет… Ну, что нового в городе?
— Да все по-старому, как вчера и позавчера. Все знают, что война закончилась, но никто еще не осознал этого до конца. У многих такой вид, будто ничего не произошло.
— А что с Красной Армией?
— Вот уже три дня, как она стоит в тридцати километрах от города. Однако не похоже, что она войдет в город. Американцы расположились на западе, как дома. Это они превратили Вальденберг в «остров».
— А как солдаты? — спросил Хайнике.
— Солдаты хотят домой. Гестаповцы еще орудуют. Они приставили к солдатам нескольких офицеров. Да и местные власти еще прежние.
Они немного помолчали. В комнате стало темнеть. На фоне узкой полоски голубого неба тонкими струйками вился дымок из печных труб. Дневная теплота сменялась прохладой ночи. Чистое небо и тонкие струйки дыма делали город особенно уютным.
— А я вот в своей коляске…