— Та я ж кажу! Жандарм велел дитэй зибрать и вывэсти, а фрау у машине, шо на углу, ожидала.
— Бред! Врёшь! Машине вполне могла ждать у дома!
— Так фрау ж боялася, шо суседи побачать, глазастые такие! Шоб им повылазыло…
— Соседи, сознательные люди, всё рассказали, как было!
— Ой, Божэчки! Господин хороший! Так я и кажу ж усё, як сусиды говорять!
— Твоя фрау мразь! Предала Германию!
— Та то сусиды усё брэшут! Они ж фрау завидовали! Ага! И паёк и форма! И почёт! А машина якая личная! С шофёром! И…
Допрос длился несколько часов. Ни обещанная награда, ни угрозы, ни побои не дали никакой информации гестаповцам.
— Хватит!!! Ты сдохнешь вместо неё, если не поможешь!
***
Глаза ничего не видели, лицо превратилось в заплывшую маску.
Корчась на полу камеры после пыток, девушка твердила шёпотом: "Дети не виноваты, ни в чём не виноваты… ни в чём…"
Таисия Зимина не стала покупать свою жизнь за счёт малышей.
***
15 февраля
Ольга благополучно доставила майору Кравченко согласованный план выступления подпольщиков из штаба 4-го Гвардейского корпуса. Капитан Андросов, направленный из штаба армии вместе со связной Ольгой Куликовой, должен был внести последние коррективы в штабе восстания.
На карте города, подготовленной Константином Рябым за несколько месяцев до восстания, Андросову показали весь план выступления. Всю ночь вносили поправки, советовались, отвечали на вопросы капитана вместе с майором Кравченко, прислушивались к мнению нового человека, который свежим взглядом кадрового военного оценивал всю картину действий девятнадцати отрядов подпольщиков.
Отряд Прибера готовил нападение на карателей полиции и гестапо.
Направляясь в DULAG 111,Манфред Генрихович старался идти окраинами. Патрулей заметно прибавилось, удостоверение фольксдойче пришлось предъявлять чаще. По улице Днепровской ползли тяжёлые грузовики MAN и немецкие самоходки. Манфред видел их в просветах переулков, выходивших к трассе, стараясь идти параллельными ей улочками. Не слышно было губных гармошек, как во время летнего наступления фашистов.
«Пожалуй, и губы приморозить можно на ледяном ветру», — усмехнулся врач.
Хуже всего было итальянцам. Напялив на себя всё, что смогли отыскать у жителей из тёплых вещей, они были похожи на бродяг. Старушки во дворах крестились, приговаривая: «Сгиньте, антихристы…»
В лагере было неспокойно. Вебер приказал вывести всех на плац и построить. Врачи тихонько передавали по цепочке стоящим в задних рядах:
— Натрите лица снегом с песком, чтобы видна была нездоровая краснота.
Понимая, что остальных могут просто расстрелять, обер-арцт предложил следующее:
— Герр Вебер! Я вот что подумал. Чтобы максимально увеличить очаг заразы, предлагаю смешать остальных с инфицированными и запереть в разных бараках. Пока русские доберутся до лагеря, зараза распространится на максимальное количество узников. Тем самым увеличив поражающий эффект.
— Да-да…
Веберу некогда было возиться с ранеными. Сейчас его главной заботой был вывоз накопленных ценностей. Торговля пленными принесла солидный капитал. Ему до смерти надоел этот DULAG 111 и заштатный городишко.
Чтобы отвязаться побыстрей, он подписал Манфреду заготовленный врачом секретный приказ для того, чтобы отступающие из Богуслава солдаты вермахта не расправились с их «заготовкой». Комендант приказал надзирателям загнать всех доходяг, на которых укажет персонал ревира, в тифозный барак для создания русским очага заразы.
Врачи ревира загнали всех в бараки. Посвященные в замысел санитары и медсёстры остались с узниками, чтобы потихоньку объяснить им смысл происходящего, успокоить их и предупредить: сидеть тихо.
Василий Ковальчук собственноручно написал на всех бараках «typhus» и заколотил досками. В открытом бараке оставил самых измождённых.
Расчёт врачей оправдался. Как только Вебер укатил, главной задачей охраны стало успеть занять место в грузовиках и убраться под грохот приближающейся канонады.
На узников им было наплевать.
***
Байбара метался по дому. Два года оккупации позволили скопить немало ценного. Люди откупались от угона в Германию, чем могли. Несли отрезы ткани, вышиванки, даже обручальные кольца отдавали, чтобы выкупить детей.
— И куда теперь всё это? Освободители! Так их за ногу…
А он-то надеялся через пару лет построить себе усадебку с прислугой и батраками. Может и в Европу съездить, посмотреть, как люди живут. Всё прахом! Хоть бы в какую-нибудь машину взяли. Не пёхом же драпать. Сколько всего придётся бросить: мебель, зеркала, посуду. Байбара вытряхивал из тайников золото и украшения, запихивал всё это в старый чулок. Обмотал вокруг толстого живота, затем сдвинул выше под грудь и пристегнул булавками к подтяжкам. «Так ещё хуже, как сиськи у бабы».