Окажутся ли долговечными происшедшие в наше время изменения, пойдут ли они на пользу человечеству — время покажет. Но нет сомнения в том, что они благоприятствовали восстанию евреев против мандатных властей. В результате Второй мировой войны угнетавшая нас держава оказалась перед лицом враждебной державы на востоке и не слишком дружественной — на западе. Время шло, и трудности ее росли.
В годы восстания мы встречались и беседовали с официальными и неофициальными представителями Советского Союза и его друзей. Мы знали, что в результате нашей борьбы за освобождение, отношение России к нашему стремлению к Еврейской национальной независимости менялось. Только тот, кто знает, как узнал я на личном опыте, какую инерцию мышления надо преодолеть, чтобы изменить советскую политику, может оценить силу воздействия, которое возымело еврейское восстание в Палестине. Отношение России безусловно изменилось. На международной пресс-конференции в Праге в 1947 г. Давид Заславский, один из главных редакторов ’’Правды”, спросил у еврейских журналистов, почему с ними не приехали представители подпольной прессы Иргуна. Он получил уклончивый ответ и стал настаивать на том, что поскольку у Иргуна есть своя пресса, в делегации Эрец Исраэль должен быть ее представитель. ’’Они смелые люди, — сказал он, — и делают большое дело”.
Другой советский представитель, имевший значительное влияние на всем материке, объяснял представителю Иргуна, с которым он встретился, что борьба Иргуна Цваи Леуми прогрессивна по самой своей сути, поскольку она ведется против колониального режима, и что Иргун Цваи Леуми сам по себе является прогрессивным движением, поскольку это народное движение. Доказательством этого, сказал он, служит неспособность англичан ликвидировать его. Изменение отношения России полно и ярко выразилось в известной речи Андрея Громыко на Ассамблее ООН весной 1947 г..
’’Кровавые события в Палестине известны всем, — сказал советский посол. Они становятся все более частым явлением, и соответственно, все больше привлекают внимание всего мира и, прежде всего, Организации Объединенных Наций. Банкротство системы мандата в правлении Палестиной, которое привело к явному ухудшению положения и вызвало кровавые столкновения, является причиной, из-за которой этот вопрос поставлен на обсуждение генеральной Ассамблеи”.
Может быть, в этих коротких резких словах нашли выражение тайные помыслы Советского Союза, который, естественно, желал банкротства британского колониального режима в Эрец Исраэль. ’’Кровавые столкновения” не только привели к банкротству британского правления, но и продемонстрировали это банкротство всему миру. Выводы, которые сделали государственные деятели-реалисты из революционной ситуации, возникшей в Эрец Исраэль — а сидящие в Кремле бывают очень часто реалистичны в политике — были неизбежны. Коммунистическая газета в Эрец Исраэль ”Кол Гаам” и просоветская газета ’’Мишмар”* были поражены, когда Советский Союз вдруг занял место в числе сторонников независимого Еврейского государства. Акробатический трюк приспособления к важному заявлению Советского Союза был нелегким делом. Но только близорукие наблюдатели могли полагать, что советская политика изменилась моментально. Историческая правда заключается в том, что изменение это происходило постепенно в долгие месяцы восстания.
* Орган партии Гашомер Гацаир, коммунистов-социалистов, которая теперь влилась в партию Мапам в Израиле.
Вслед за восстанием пришло требование Соединенных Штатов, чтобы вопрос об Эрец Исраэль был решен немедленно. Примечательно, что американец Уоррен Остин, выступая в поддержку требования замены британского правления в Эрец Исраэль новым режимом, пользовался почти теми же выражениями, что и русский представитель Громыко.
Глава VI. АРМИЯ ПОДПОЛЬЯ
Наши враги называли нас террористами. Люди, которые не были ни друзьями, ни врагами, как корреспонденты ’’Нью-Йорк Геральд Трибюн”, тоже пользовались этим латинским термином, то ли под влиянием британской пропаганды, то ли по привычке. Наши друзья, как ирландец О’Рейли, предпочитали, как он писал в своем письме, ’’обгонять историю” и называли нас, хотя тоже латинским, но более простым именем: патриотами. Генерал Макмиллан, заменивший генерала Баркера на посту главнокомандующего британскими силами в Эрец Исраэль считал, что называть нас террористами было слишком большой честью. Он утверждал, что представление о терроре связано с мыслью о героизме; кроме того, оно намекает на страх англичан перед террористами. Поэтому генерал приказал — не именовать их впредь террористами, а убийцами, бандитами и... Макмиллан добавил еще с полдюжины приятных эпитетов из казарменного лексикона. Но его приказ не произвел никакого впечатления. Британская пресса и британские солдаты продолжали называть нас словом, которое, по мнению генерала, свидетельствовало о нашем мужестве и их страхе. Они называли нас террористами до конца.
Но мы не были террористами. Латинское слово ’’террор” означает страх. Если я не ошибаюсь, термин ’’террор” вошел в политическую терминологию во время Французской революции. Революционеры рубили головы на гильотине, чтобы внушать страх. С тех пор слово ’’террор” стало обозначать действия революционеров или контрреволюционеров, борцов за свободу и угнетателей. Все зависит от того, кто пользуется этим термином. Часто бывает, что обе стороны пользуются этим словом, обмениваясь комплиментами.
Подпольные борцы Иргуна восстали, чтобы свергнуть и заменить режим. Мы применяли силу, потому что нам противостояла сила. Но физическая сила не была ни нашей целью, ни нашим идеалом. Мы верили в свое моральное превосходство. Вот почему, несмотря на подавляющее превосходство сил противника, поражение потерпел он, а не мы. Таков закон истории. Мы были рады возможности доказать, что этот закон действовал не только в век идеализма — в девятнадцатом веке, но действует и сейчас — в век материализма и жестокости; не только ”в весну” наций, но также и в их ’’осень”. И мы доказали это не только ради своего народа, но и ради человечества в целом. Но что общего может иметь борьба за достоинство человека, борьба против угнетения и подчинения игу с террором? Наша цель была прямой противоположностью террору. Вся сущность нашей борьбы сводилась к решимости избавить наш народ от его главного врага — страха. Как мы могли продолжать жить в мире, где на еврея нападали, потому что он еврей, и как мы могли продолжать жить без оружия, без Родины, без элементарных средств защиты? Мы, члены Иргуна Цваи Леуми, восстали и поднялись на борьбу, и не для того, чтобы внушить страх, а для того, чтобы искоренить его. Мы не были террористами. Точнее говоря, мы были антитеррористами.
Создавая свою организацию, мы не выделили группу убийц, подстерегающих жертву поважнее. Мы построили свое подполье снизу доверху как армию, которая планировала атаки на важнейшие вражеские объекты; армию, которая сотрясала самую основу военной организации противника и его гражданского правления; армию, которая наносила противнику потери в ходе военных действий. Правда, мы начали с небольшой подпольной армии, насчитывающей всего несколько сот человек. Но наши силы постоянно росли. Вопреки, а может быть, благодаря преследованиям, мы создали подпольную армию с большим числом подразделений, насчитывающую тысячи человек. Мы не были группой террористов, ни по структуре нашей организации, ни по методам ведения войны, ни по духу.
2
Наша организационная структура была достаточно простой. Во главе нашей небольшой армии находилось главное командование. При нем был генеральный штаб с отделами, соответствовавшими требованиям подполья. Весь людской состав делился на подразделения, размеры которых соответствовали их задачам. Наша ’’административная машина” была всегда очень небольшой. Британские офицеры и секретная служба полагали, что в нашем распоряжении находятся тысячи профессиональных военных, занятых исключительно антибританским ’’террором”. Вражеская разведка была полностью дезинформирована в этом, как и во многих других вопросах, а нам вовсе не хотелось их переубеждать. На самом деле, пока англичане не ушли из Палестины, у нас никогда не было более нескольких десятков иногда меньше 20, никогда — больше 30-40 человек, которые были бы заняты только подпольной работой. Все остальные сотни, а впоследствии, тысячи членов нашей организации продолжали обычную повседневную работу, хотя были в распоряжении организации, когда бы к ним ни обратились. Это была поистине Народная армия.