Производство оружия и содержание военных лагерей требовали затрат, которые намного превышали наши финансовые возможности. Мы решили обратиться непосредственно к населению с призывом оказать нам материальную помощь. Решение это далось нам не легко. Ведь оно означало раскрытие многих сотен наших людей, находившихся до сих пор в подполье. По сути дела, оно означало почти полный отказ от секретности, и мы должны были как следует обдумать этот шаг.
У нас не было выбора. Мы предпочли скорее взять на себя этот значительный риск, чем закрыть наши оружейные мастерские, что явилось бы несравненно большей угрозой для борющегося еврейского народа. Итак, впервые представители подполья открыто предстали перед населением, которое было призвано оказать помощь ’’Железному фонду” Иргуна. Реакция населения была неожиданной для наших врагов, но не для нас.
И снова имело место подстрекательство, явившееся плодом обычной мелочности. На площади Муграби в Тель-Авиве офицер Хаганы приказал своим людям бросать гранаты в гущу толпы людей, собравшихся послушать регулярно передавшиеся через громкоговорители призывы Иргуна о помощи ”Железному фонду”. Многие были ранены, одни — легко, другие — тяжело. Гневу населения не было границ. ’’Неужели для этого в руки Хаганы было дано оружие?” — спрашивали они.
Той ночью я вышел на улицу Алленби. Впервые за многие годы я вышел просто погулять. Это было, конечно, вопиющим нарушением обычных правил предосторожности. Никто меня не сопровождал. Многие могли узнать меня в лицо, а ведь англичане все еще правили страной.
Этой ночью я вошел в прямой, хотя и односторонний, контакт с тысячами еврейских граждан. Я находился среди десятков спорящих групп. То тут, то там я ловил удивленные взгляды, узнавших меня. Но они тут же отводили глаза в сторону, как ни в чем не бывало. Для остальных я был просто зевакой, желающим услышать все подробности о происшедшем на площади Муграби.
Гранаты, брошенные в огромную толпу, не испугали людей, а вызвали их возмущение. Не все спорящие были друзьями Иргуна, однако почти все они осудили этот глупый акт запугивания. Неужели они думали, что смогут кому-либо в Израиле закрыть рот с помощью ручной гранаты? Этот вопрос задавался с одинаковой серьезностью степенными евреями из Германии и темпераментными выходцами из Йемена.
Этой ночью я еще раз убедился, что такой народ не потерпит угнетения, исходящего извне, и не смирится надолго с тиранией, создаваемой изнутри. Это народ с несгибаемой волей, и свобода течет в его жилах.
Мрачный эпизод на площади Муграби произошел в разгар переговоров между нами и представителями Еврейского агентства о соглашении между воюющими группировками. Переговоры начались в середине декабря и затянулись на много месяцев. Их инициатором явился Ицхак Гринбаум. Кроме него в переговорах приняли участие Моше Шапиро, который особенно энергично выступал за соглашение; раввин Фишман которого ранее я встречал лишь одинажды в 10-летнем возрасте, когда он посетил мою школу в Бриске; Давид Ремез, лидер МАПАЙ и Гистадрута, который, несмотря на возражения Бен-Гуриона, выступал в пользу соглашения; Пинхас, один из лидеров МИЗРАХИ, в чьем гостеприимном доме велись эти продолжительные беседы, и главный раввин Южной Африки д-р Луис Рабинович, который приехал в страну в напряженные дни ’’Железного фонда” и инцидента на площади Муграби. Авраам, Шмуэль и я представляли Иргун.
Все участвовавшие в переговорах были преисполнены чувства высокой ответственности. Число арабских нападений росло с каждым днем. Надо сказать, что в тот момент руководители Агентства еще не были уверены в существовании ’’английского плана”. Однако очень быстро они убедились в том, что наш политический прогноз был верен до мельчайших деталей. Пункт за пунктом план, составленный в ООН, предавался забвению. Порт не был открыт 1 февраля 1948 г., потому что британское правительство отказалось его открыть. ’’Временные правительственные советы” двух ’’независимых государств”, которые должны были быть созданы комитетом ООН, не были учреждены, потому что арабы, по совету британского правительства, отказались войти в их состав, и потому что британское правительство было твердо в своем намерении не допустить прибытия комитета ООН в Эрец Исраэль. Еврейское агентство, наконец, осознало, что Ишув не сможет выжить, если, как это сформулировала подпольная газета ’’Херут”, ”мы не закалим нашу еврейскую сталь, не сплотим наши силы и не построим наше будущее на нашей собственной силе”.
Несмотря на то, что над переговорами нависла тень кампании преследователей Иргуна различными политическими партиями, мы, не колеблясь, еще раз протянули руку нашим оппонентам. Мы считали жизненно необходимым установление единого борющегося фронта. Однако в середине января создалась угроза срыва переговоров, которые вот-вот могли смениться междоусобной войной. Один из наших лучших офицеров в Хайфе, Иедидья Сегаль, был похищен отрядом Хаганы.
Иедидья, из старой халуцианской семьи, которая соединяла в себе аристократизм духа с глубокими религиозными убеждениями и сочувственно относилась к борьбе за свободу, был похищен. И это через две недели после того, как руководители Хаганы лично заверили членов Еврейского агентства, ведущих с нами переговоры, что похищений больше не будет. Это обещание было дано Гринбауму и Шапиро после похищения одного из наших ребят.
Мы предприняли ответные репрессивные меры. Мы задержали одного из руководителей разведки Хаганы в Хайфе. Все попытки Хаганы разыскать его ни к чему не привели.
12 января Амнон, руководитель Иргуна в Хайфе получил письмо от местного командира Хаганы, в котором содержалось предложение об обмене пленными. Амнон согласился. Разведчик Хаганы был освобожден и сообщил своим командирам о том, что с ним хорошо обращались. Один из членов Иргуна, находившийся в руках Хаганы, был также освобожден. Хагана заявила, что второй человек, все еще находившийся в ее руках, тоже освобожден. Но он не вернулся ни на свой пост, ни домой. Он вообще никогда не вернулся. Имя его было Иедидья Сегаль. Его тело было найдено в арабской деревне Тире, находящейся на значительном расстоянии от места, где его держали в заключении.
Его ни о чем не ведающая мать продолжала поиски. В течение трех дней она ходила от одного чиновника к другому, от одного командира Хаганы к другому. Все заявляли ей, что Иедидья был освобожден и что они не могут понять, почему он до сих пор не явился домой.
Только 16 января Хагана опубликовала заявление, ’’объясняющее”, что Иедидья бежал из заключения и был убит арабами Тиры.
И вновь перед нами стояла дилемма. Мы еще не знали подробностей этого убийства. Призыв к возмездию принял всеобщий характер. И вдруг мы осознали, что находимся на краю пропасти. Еврейский народ вел борьбу за свое существование. Каждый день приносил все больше жертв. А на горизонте, мы знали, собирались тучи арабского вторжения. Неужели суждено нам в такой час начать гражданскую войну?
На помощь к нам пришла мать убитого. Она сказала: ”Я не хочу, чтобы пролитая кровь моего сына послужила причиной гражданской войны”.
И мы остановились на самом пороге несчастья, едва не повторив тот трагический круг событий, который 19 веков назад определил судьбу осажденного Иерусалима.
Однако мы известили руководителей Еврейского агентства, что не возобновим переговоров до тех пор, пока не будет создана общественная комиссия по расследованию обстоятельств убийства. Следуя нашей просьбе, такая комиссия была создана. В нее входили раввин Фишман, Гринбаум и Шапиро.
Они работали очень медленно. Четырьмя месяцами позже, 15 мая 1948 г., они так и не пришли к какому-либо решению. С началом вторжения Гринбаум остался в Иерусалиме, и работа комиссии была приостановлена. Только в конце июня Гринбаум заявил нам, что по его личному мнению, Хагана непричастна к убийству Иедидьи Сегаля.