— Заместо матери тебе благословение даю, заместо матери тебе и буду. Помни… — сказала она строго.
Она взяла своими горячими сухими руками голову Никиты и троекратно поцеловала его.
Егор Матвеевич стоял рядом и всей пятерней нещадно чесал бороду и шею с таким ожесточением, будто ногтями хотел разорвать нестерпимо зудящую кожу. Он морщился и часто мигал голыми веками.
— Эй, эй, выходи… — снова раздался за окном крик. — Уже построились!
Никита надел картуз и вышел из избы. Всю дорогу до сборного пункта у околицы деревни он ощущал у себя на щеках теплоту Марфиных рук и, не оглядываясь, знал, что и Марфа Петровна и Егор Матвеевич стоят на крыльце и смотрят ему вслед.
4
На берегу Ангары, невдалеке от пароходной пристани, возвышалась старинная казачья крепость. Из щелей между толстых бревен и из черных бойниц торчали пучки прижившейся травы и сползал мокрый зеленый мох.
Здесь, возле крепости, на поляне, поросшей чахлой травой, казаки разместили на ночлег захваченных в селах новобранцев и людей, заподозренных в дезертирстве из белой армии. Новобранцев было человек восемьдесят, дезертиров — вдвое больше. Ночью шли они порознь, двумя отдельными партиями: новобранцы — под конвоем местных милиционеров, дезертиры — под конвоем казаков. На поляне, в ожидании погрузки на баржу, их разместили тоже отдельно — по правую и левую стороны от крепости.
Никита был среди новобранцев. Поеживаясь от утренней сырости, он сидел у догорающего костра и оглядывал бивак.
Кругом чадили потухающие костры, и восходящее солнце казалось красным шаром.
У пристани лениво дымил пароход, и тяжелый дым его полз почти по земле, смешиваясь с дымами костров. Черная баржа, которую пароход привел на буксире, была причалена прямо к берегу, и матросы суетились у борта, укрепляя громыхающие сходни.
За поляной виднелись дома Братско-острожного поселка. Откуда-то доносилось пение пастушеского рожка.
У костра рядом с Никитой сидели крестьянские парни в зипунах и в коротких выношенных шубейках. Все парни были слишком молоды для солдат и больше напоминали подростков, коротающих у костра время в ночном. Сидели они, опустив головы, как нахохлившиеся куры, и с тоской поглядывали на тлеющие угли костра.
Никого из новобранцев Никита не знал. Здесь не было ни одного человека из Ершова. Он приглядывался к своим новым товарищам, но разговора не заводил. Разговаривать было не о чем, да и не хотелось.
Вокруг костров бродили милиционеры, скучные и злые, Один подошел к Никитиному костру, пошевелил носком сапога серый пепел, вздохнул и сказал:
— Утро уже, а согреться не могу. Ну и ночь… — Искривив рот, милиционер протяжно зевнул, вздрогнул, подернув плечами, и глубже натянул фуражку. — Без сна-то оно всегда мерзнется…
— А чего ждем? Почему не грузимся? — спросил Никита.
— Красных дожидаемся.
— Каких красных?
— Арестованных. Здесь в остроге сидят. Казаки за ними поехали. Скоро должны пригнать.
— С нами их повезут? — спросил Никита, ощутив холодок под самым сердцем.
— В иркутскую тюрьму. Там прокуроры разберутся…
— Становись! — вдруг раздалась команда от крепостной башни. — К погрузке стройся!
— А ну, становись по четыре! — оживившись, крикнул милиционер и отошел от костра.
Бивак зашевелился. Нехотя и медленно, как больные, поднимались от костров люди, опоясывались потуже, прилаживали за спины котомки с харчем и становились между костров ряд за рядом.
Никита поднял свой узелок, закинул за плечо и пристроился к колонне новобранцев.
— Шагом марш! — скомандовал кто-то впереди, и серая нестройная колонна грязно и бедно одетых людей потянулась к пристани.
На берегу толпились жители поселка. Они вышли к пароходу, чтобы проводить на службу забритых в солдаты парней. Мужчины стояли с непокрытыми головами, женщины концами платков утирали слезы.
Трап покачивался и, прогибаясь, скрипел под ногами людей, поднимающихся на баржу. Под досками плескалась и хлюпала вода.
Новобранцев размещали на палубе баржи, ближе к носу. У кормы осталась свободная площадка, огороженная толстым канатом. Подходить к этой площадке новобранцам милиционеры запретили. Никита догадался, что здесь на корме должны были ехать арестованные.
Их привели последними.
Шесть человек, окруженные казаками с шашками наголо, поднимались по трапу. Одежда висела на них лохмотьями. Двое были так слабы, что поддерживали друг друга.