Он на цыпочках подкрался к окну и чуть-чуть раздвинул штору, потом прильнул к щелке глазом.
У ступенек в тамбур, над которым ветер трепал флаги пяти держав-союзниц, стояли чешские часовые и тут же, напротив них, опершись на ружья, — два человека в черных полушубках.
«Кто это? Черемховские шахтеры? Большевики?»
Теперь он знал, твердо знал, что у его вагона несут караул не только охраняющие его чехи и пять флагов Антанты, нет, теперь вдруг появился какой-то новый и страшный для него караул.
«Кто их поставил? Когда?»
Собственный салон-вагон показался ему камерой одиночного заключения.
«Но почему чехи не прогонят их?..»
Чешские часовые стояли, поеживаясь от мороза, и, казалось, совсем не обращали внимания на часовых в черных полушубках.
«Кто это?»
Колчак вглядывался в лица новых часовых. Один был человек пожилой, лет сорока пяти, с усталым лицом и тяжелыми веками, едва не совсем прикрывающими глаза; другой — молодой, широкобровый, с крепкой челюстью и резко выступающими скулами. Густые обвисшие усы пожилого были белыми от инея, и он казался стариком.
Колчак смотрел на них со страхом и в то же время со странным, болезненным любопытством. Он впервые видел их так близко, рядом за окном. Прежде он каждый день с ненавистью думал о них, он десятки раз утверждал им смертные приговоры и требовал от прокурора, чтобы были изловлены и казнены все, но теперь он первый раз за время своего правления Сибирью видел их так близко и не мог крикнуть, чтобы их схватили и надели на них наручники.
Да, это были они, те самые люди, которые поднимали омское восстание, которых приказал он казнить, когда контрразведка раскрыла челябинскую подпольную организацию, когда подавляли восстание в Томске.
«Почему их не прогоняют чехи? — думал он. — Кто их пустил сюда?»
Он вглядывался в лица часовых, стараясь что-то понять, что-то разгадать, но ничего не мог ни понять, ни разгадать. Лица были повседневные и такие же обычные человеческие лица, какие бессчетное количество раз видел он из своего автомобиля, проезжая по улицам Омска, Екатеринбурга, Петропавловска… И это почему-то еще больше испугало Колчака. Он осторожно закрыл щелку в шторе и отошел в самый темный угол вагона. Здесь он почувствовал, что у него слабеют колени, и опустился в кресло, все еще не в состоянии оторвать глаз от окна, в которое только что глядел.
«Арест? Неужели это арест и не удастся выбраться из Сибири? Но мне гарантировали выезд… Свергнут Политцентр? Союзники бессильны защитить меня?»
Страх путал мысли, и прежде чем что-либо обдумать, нужно было избавиться от страха. Но как избавиться?
И вдруг он вспомнил о бумажнике, и рука сама судорожно ухватилась за правый внутренний карман пиджака. Бумажник был здесь, и это немного успокоило его, как будто он снова взял свою судьбу в собственные руки. Преодолевая дрожь в пальцах, он достал бумажник и, раскрыв его, вынул из потайного карманчика белую капсулу величиной с маленький боб.
Но он не принял яда. Стоило ему только немного преодолеть страх, как у него снова появилась надежда.
«Нет, я бы знал, — думал он, глядя на белую капсулу. — Если бы они свергли Политцентр, я бы знал… Может быть, близко мои войска и они боятся, что я снова соединюсь с ними? Может быть, потому черемховские шахтеры и добились разрешения сопровождать мой вагон? Если бы войска вышли на железную дорогу, если бы я снова соединился с моими войсками… — Он покосился на окно. — Тогда бы я повесил этих часовых здесь же, на этой же станции…»
Он бросил бумажник на стол, но белый боб оставил на ладони. Долго рассматривал его, близко поднеся к глазам, и хмурился. Потом осторожно завязал боб в кончик носового платка и спрятал глубоко в карман.
4
На станцию Иркутск эшелон № 52 прибыл днем, и денщик, как обычно, принес адмиралу в салон-вагон судки с офицерским обедом.
Колчак встретил его у двери.
— Унеси обратно, я не хочу… И сейчас же пошли ко мне дежурного офицера, понимаешь, дежурного по эшелону офицера.
— Так точно, понимаю, ваше превосходительство.
— Скажи: адмирал просил зайти немедленно.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
Денщик повернулся, чтобы идти, но Колчак задержал его.
— Постой, а они еще стоят?
— Кто, ваше превосходительство?
— Новые часовые в черных полушубках.
— Так точно, стоят, ваше превосходительство.
— Ну, иди… Скажи: адмирал просил зайти немедленно.