Сани повернули в переулок и остановились у высоких тесовых ворот. Скрип полозьев смолк, но разгоряченные быстрым бегом лошади все еще пофыркивали и просились бежать, беспокойно переступая ногами. Под их копытами снег хрустел, визжал и посвистывал так громко, будто где-то рядом по плотному снежному настилу шел наметом целый взвод всадников.
И вдруг откуда-то издалека из черной прорвы ночи донесся пушечный выстрел.
Часовой, маршировавший возле ворот, остановился и замер, глядя на небо, словно именно оттуда донесся этот встревоживший его выстрел.
Андрей, прислушиваясь, вылезал из саней.
— Орудие ударило? — спросил он.
— Похоже, что оно, — сказал часовой, все также глядя в небо.
— За Ангарой?
— Должно, там…
— Не ослышались мы? — сказал Андрей. — Где же это из пушек стрелять могут?
— Не иначе, на Иннокентьевской, — сказал часовой. — По морозу-то оно далеко несет — воздух, что железо, настыл, хоть лемехи куй…
— Может, так что… — проговорил возница, оборачиваясь на козлах. Он был плотно закутан в ямщицкий тулуп и в темноте казался круглым, как шар. — Очень просто — кто-нибудь ручную гранату метнул. Народ не обученный, а все с оружием. Намедни один товарищ гранатой-то беда переполоху наделал и себя малость не порешил вовсе… Снаряжал ее да из рук выпустил, она и зашумела…
Но возница оборвал свой рассказ, не закончив. Со стороны Ангары опять донесся глухой удар выстрела. Теперь он показался Андрею ближе и отчетливее — несомненно, это стреляла пушка.
— Вот тебе и «может, так что»… — сказал Андрей вознице и быстро пошел к калитке.
Часовой снова замаршировал у ворот. Возница стал заворачивать лошадей.
Казарма дружины была во дворе, и еще от калитки Андрей увидел яркие огоньки самокруток и услышал голоса дружинников.
Когда он подошел к крыльцу, голоса смолкли и кто-то, очевидно, узнав его в темноте, сказал:
— Орудия за Ангарой бьют, товарищ Силов…
— Я слышал, — сказал Андрей. — На Иннокентьевской…
На мгновение наступила тишина, потом кто-то спросил:
— А мы что же, так тут и будем сидеть?
И не успел еще Андрей ответить, как враз заговорили дружинники.
— Это что же получается?
— Кто это придумал, чтобы дружину в казармах держать, когда под городом бой идет? Или сюда гостей ждать будем?
— Ты бы, Андрей Силыч, похлопотал перед штабом… Скажи, вся дружина требует, чтобы на фронт…
— Город тоже так не оставишь, и здесь войска нужны, — сказал Андрей и огляделся, в темноте не различая лиц говорящих. — А просьбу вашу, чтобы нас на фронт отправили, передам. Сейчас со штабом по телефону свяжусь…
Дружинники молча расступились, пропуская Андрея к дверям. Он вошел в казарму, миновал полутемный коридор и распахнул дверь в маленькую комнату, которая служила канцелярией дружины.
Навстречу Силову от стола с аппаратом полевого телефона поднялся дежурный.
— Что нового? — спросил Силов.
— Час назад выслал ночных патрулей… А тут пакет получен, пять сургучных печатей… — сказал дежурный.
— Где пакет?
Дежурный подошел к двери и, прежде чем достать из-за пазухи пакет, плотно прикрыл ее.
— Вот, — сказал он, вернувшись к Андрею, — пять сургучных печатей, видать, дело важное.
Андрей взял пакет. На конверте широким размашистым почерком было написано:
«Весьма срочно. Секретно. Начальнику дружины товарищу Силову в собственные руки».
Андрей вскрыл пакет и прочел приказание. В нем говорилось, что в связи с тревожным положением в городе дружину всю ночь держать под ружьем наготове, а самому Силову во главе команды стойких, проверенных бойцов к часу ночи явиться в тюрьму для выполнения особого задания.
— Не на фронт ли, товарищ Силов, нас направляют? — не удержался дежурный.
— Нет, на охрану города. — Андрей аккуратно сложил приказание и, расстегнув шубу, спрятал его в боковой карман пиджака.
— Значит, опять не на фронт?
Андрей вдруг рассердился.
— Знают, куда направить… Не нам с тобой решать…
— Волынка, — сказал дежурный.
8
Ветер усилился, и орудийные выстрелы стали слышны в городе даже в домах, за закрытыми дверями. Услышал выстрелы и Колчак у себя в одиночной камере. Однако они не удивили его. Он знал и о наступлении каппелевцев и об ультиматуме генерала Войцеховского. Чья-то услужливая рука подбросила ему записку. Он нашел записку у себя на койке под подушкой, когда вернулся в камеру после очередной тюремной прогулки.