— Я принесла тебе поесть. — Она поставила серебряный купол на полку и вытерла руки, оглядывая комнату. — Ты освоилась?
— Это вопрос с подвохом?
Елена присела на диван, стоявший у закрытого окна.
— Не все так плохо, Мила.
— Ты серьезно?
— Ты едва сводила концы с концами в Нью-Йорке, живя в ужасной квартире…
— Я бы предпочла жить в ужасной квартире в Нью-Йорке, чем быть пленницей в роскошном поместье в гребаной Италии.
— Рассматривай это как возможность. — Она скрестила ноги и сложила руки на коленях. — Марчелло — очень влиятельный человек.
— Я заметила. — Я повернулась к ней спиной и сделала вид, что изучаю содержание шкафа, но на самом деле я почти ничего в нем не замечала.
Раздался стук ее каблуков, и она шагнула ко мне, потянувшись к шкафу.
— Вот. — Она достала бежевую сорочку-футляр, мягкий шелк которой блестел как золото при тусклом свете.
Я нахмурилась.
— Я ее не надену.
— Боюсь, либо это, либо спать голышом.
Я вздохнула, сдувая с лица локон.
— У тебя нет какой-нибудь фланели, спрятанной где-то внутри? Пара шорт?
— О, Боже, нет. — Ее лицо скривилось. — Уверяю тебя, в этом шкафу нет фланели. Более того, во всем доме нет ни одной фланели.
Она всучила мне в руки ночное платье и снова полезла в шкаф. На этот раз она вытащила кружевное платье, с короткими рукавами, круглым вырезом и, что самое ужасное… розовое. Это было светло-розовое платье, но она улыбнулась мне так, словно только что показала предмет одежды, который я всегда мечтала носить. Нет, нет и нет.
— Это я тоже не надену.
Елена закрыла дверцу шкафа и повесила его на крючок для одежды.
— Это платье ты наденешь завтра. Я вернусь утром, чтобы помочь тебе с прической и макияжем. — Она направилась к двери, и я посмотрела ей вслед.
— Эм, прости? Что произойдет завтра?
— Отдохни немного, Мила. У нас впереди несколько напряженных дней.
Хлопок двери положил конец разговору, а поворот замка стал суровым напоминанием о том, кем я была. Пленницей. Женщиной, у которой нет выхода.
Мое решение надеть красивую бежевую ночную рубашку было обусловлено тем, что в этом доме я ни за что не стала бы спать голой. Не то чтобы хлипкий кусок атласа мог помешать такому мужчине, как Сэйнт, взять то, что он хочет. Но так я чувствовала себя менее… уязвимой.
В ту ночь я совсем не спала. Мысли метались в голове, паника и неуверенность сменялись приступами страха. Бывали моменты, когда он был настолько сильным, что казалось, будто я нахожусь в нескольких мгновениях от того, чтобы блевануть на дорогой ковер, оставив пятно блевотины, как напоминание Сэйнту меня после того, как он убьет меня. Но слова Елены не давали мне покоя. "Воспринимай это как возможность". Возможность для чего? Увидеть, как богатые и влиятельные люди живут каждый день, наполненные роскошью, о которой дети-сироты могли только мечтать? Как богатые люди могут получить все, что захотят, простым движением банковской карты, и как люди были у них наготове двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю? Если она имела в виду именно это, то это определенно была не возможность, а скорее способ обескуражить и разбить сердце сироты вроде меня.
Сирота. Я всегда ненавидела этот ярлык. Из-за него мы казались инопланетянами, которых прислали на Землю, чтобы использовать в качестве примера, когда родители пытаются научить неблагодарных детей больше ценить свою благословенную жизнь.
Я перевернулась на спину и уставилась в потолок, в голове мелькали все эти унылые, невинные, маленькие лица. Между двумя работами мне всегда удавалось выкроить время, чтобы сделать несколько обходов в приюте. Не для того, чтобы искупать или накормить их, этим занимались жалкие старушки с седыми хвостиками. Я ходила туда, чтобы поиграть с ними. Садилась на пол рядом с ними и играла в карты, в салки, в змейки и лестницы, во все, что они хотели. А больше всего я сидела и смеялась вместе с ними, сохраняя на лице храбрую улыбку, потому что хотела, чтобы они знали: я была там, потому что хотела этого. А не потому, что мне пришлось.
Подождите. Это… это то, что Елена пыталась мне сказать?
— Марчелло — сильный человек.
Я приподнялась на локтях, поджав губы, и уставилась на… ничего. Эта мысль продержалась в моей голове всего несколько минут, прежде чем в нее начал прокрадываться ужас неопределенности.