— Когда ты лежала на моем столе для завтрака, ты хотела, чтобы я тебя трахнул? Твое тело горело для меня, твоя киска была мокрой?
— Нет, — хныкала она. — Нет.
— Лгунья, — прорычал я и наклонился к ней, прижавшись грудью к ее спине. — Если бы мне пришлось провести пальцем по твоей киске, что бы я нашел, Мила? — Я провел ладонью по ее заднице. — Найду ли я твое тело готовым и нуждающимся во мне?
Ее щеки раскраснелись, слезы больше не текли свободно. Я прижался губами к ее уху и вдохнул цитрусовый аромат ее волос.
— Может, мне прикоснуться к тебе и узнать?
Я провел пальцем по ее попке, по трусикам, и почувствовал, как ее тело подалось под моим, когда она сделала глубокий вдох.
— Святой, не делай этого. — В ее голосе не было убежденности, лишь жалкое пятнышко стойкости.
— Докажи, что я не прав, и я прекращу. Но если я найду тебя мокрой, я возьму тебя и буду трахать, пока ты не закричишь.
Ее бедра задвигались, и я улыбнулся, просунув палец в трусики и оттянув их в сторону, обнажив упругую, круглую, чувственную попку, которая практически умоляла наказать ее красной, горящей плотью.
Я приподнялся и посмотрел вниз, желая увидеть, блестит ли ее киска для меня. Мой член прижался к молнии брюк, пульсируя и боля от желания трахаться. Как только я ввел в нее палец, я застонал, когда ее маленькая нуждающаяся киска приняла меня, мокрая и готовая.
— Господи Иисусе! — Я вытащил палец из нее, чтобы снова ввести его. На этот раз ее бедра задвигались, ее тело хотело подыграть мне. — Ты мокрая, Мила. Твое тело плачет по мне. Это значит…
— Это ничего не значит, — прошипела она, на этот раз приложив чуть больше усилий, чтобы звучать убедительно. Но ей не удалось меня обмануть. Не тогда, когда ее тело так реагировало на меня.
Я снова погрузил в нее палец.
— Наоборот, это значит все. — Я просунул руку между ее ног и заменил указательный палец на большой, нащупывая клитор, маленький пучок нервов, который мог вывести ее из-под контроля.
Ее тело выгнулось дугой, когда я надавил на чувствительный узелок, а большой палец продолжал работать с ее киской. Я слышал, как ее дыхание становилось все более тяжелым, а тело двигалось все свободнее в ритм, пока я трахал ее пальцами, сильнее, быстрее, не выпуская этот нервный центр из-под кончика пальца. Мой разум был в чертовом безумии, каждый мускул моего тела умолял о разрядке. Но я хотел наблюдать, как она разрывается от моей руки, как она пытается бороться с удовольствием, которое я из нее выжимаю. Какая-то часть меня также хотела увидеть, как она поддается, как теряет контроль над собой, как отдается нечестивой похоти, сковавшей ее тело тисками. Я резко прекратил вводить в нее палец, высвобождая ее клитор из-под кончика пальца. Стон, сорвавшийся с ее губ, был изысканным — звук между наслаждением и мукой. Болью и желанием.
— Ты хочешь кончить, Мила?
Я взглянул на ее лицо, на закрытые глаза и прикушенную нижнюю губу. Она не ответила, и ее отказ от ответа заставил меня показать ей, кто здесь хозяин, шлепнув ее по заднице, отпечаток руки мгновенно остался на ее коже.
— Я спросил, хочешь ли ты кончить?
Она вскрикнула, ее губы задрожали, но бедра продолжали двигаться, ища, умоляя.
— Я дам тебе последний шанс ответить мне, или, клянусь Богом, я уйду и оставлю тебя в таком состоянии. — Я наклонился, прижался грудью к ее вздымающемуся телу и прильнул губами к ее уху. — Скажи. Ты. Хочешь. Кончить?
— Да. — В ее голосе слышалось легкое колебание, неуверенность, но я принял его. Я принял ее ответ и коснулся ее входа одним пальцем.
— Если ты хочешь кончить, то должна сделать это сама.
— Что… что ты хочешь сказать?
Я убрал ее волосы с шеи и прикоснулся губами к коже под шеей.
— Трахни мой палец, Мила. Заставь себя кончить.
— Я не могу.
— Нет, можешь. Просто продолжай двигать этими жадными бедрами. — Я уперся членом в ее попку. — Ты пытаешься притвориться, что не хочешь этого, что ненавидишь меня и презираешь мои прикосновения, но твое тело говорит совсем другое. Так что, если ты хочешь разрядки, которой так жаждет твое тело, тебе придется самой постараться.
Она молчала, даже не шевелилась, делая учащенные вдохи.
— Я досчитаю до трех, и, если ты не начнешь трахать мой палец, я уйду.
— Сэйнт, не надо…
— Один.
Она застонала, опустив лицо на стол.
— Два.
— Господи, — прохрипела она, и я практически ощутил ее борьбу, ее решимость не поддаваться потребностям своего тела. Слабость плоти, поле битвы между ненавистью и похотью.
— Тр…
Она выгнула бедра и приняла мой палец в себя, ее тело жадно жаждало моих прикосновений. Тяжело вздохнув, я ввел еще один палец и был вознагражден хныканьем с ее губ. Плотская дрожь ударила в мое сердце, и я больше не мог ее контролировать. Мне требовалось облегчение от пульсирующей боли, которая грозила разорвать меня пополам. Все в ней — ее тело, ее запах, ее кожа, ее тихий скулеж, все это торпедой пронеслось сквозь меня и разорвало мой самоконтроль в клочья.