Марио прочистил горло, прервав момент, и я прокляла тот день, когда он родился. Я опустилась на пятки и коснулась пульсирующих губ. Пальцы Святого еще глубже впивались в мое бедро, и я вздрогнула.
— Я прошу прощения за столь… страстное проявление моей жены. Похоже, то, что мы молодожены, сделало наше желание друг к другу, — он посмотрел на меня горящими глазами, — неконтролируемым.
Я тяжело сглотнула. Для них это, вероятно, выглядело так, будто муж с любовью смотрит на свою жену, не испытывая ничего, кроме страсти. Для меня же, с моего места, это был испепеляющий взгляд мужчины, который был рожден, чтобы властвовать… и наказывать.
— Вы должны нас извинить, — вежливо сказал он, не отпуская мою талию. — Нам нужно вернуться к медовому месяцу.
— Конечно. — Марио кивнул. — Я оформлю всю необходимую документацию, как мы и договаривались, и подтвержу по электронной почте, когда все будет готово.
— Спасибо, Марио. — Сэйнт взглянул на Анете. — Наслаждайтесь остатком этого прекрасного дня.
Если бы не тяжесть бетона, оседающая в моей груди, я могла бы насладиться угрюмым выражением лица Анете. Оно напоминало мне морду собаки, когда ты дразнишь ее куском мяса, а потом съедаешь его сам. Я бы еще больше наслаждалась ее выражением лица, если бы не жестокая рука Сэйнта с ледяными пальцами, впившимися в мое бедро.
Сердце колотилось о ребра, как отбойный молоток, и я была уверена, что в любой момент оно прорвется сквозь кость. Мы смотрели, как Марио и Анете уезжают на скоростном катере, и звук моторов исчезал вдали. Все произошло так быстро, что я не успела перевести дух, как Сэйнт вывернул запястье, закружил меня и прижал к себе. Я задыхалась, когда его вторая рука потянулась к моей шее, а пальцы впились в горло, прижимая меня к груди.
— Что это было, черт возьми? — Его холодный голос прошелся по моему позвоночнику.
— Что ты имеешь в виду? — Я застонала от его изнурительной хватки на моей шее и запястье.
Он дернул мою руку и потянул ее дальше по спине.
— Это твое неуместное выступление перед нашими гостями.
— Ты хотел, чтобы я сыграла роль твоей жены. Я так и поступила.
— Чушь собачья, — процедил он, и я услышала, как затряслась его челюсть. — Ты думаешь, что можешь на меня ссать? Помечать меня, как будто я тебе, блядь, принадлежу?
— Это не…
Он резко отпустил меня и схватил за волосы, запутавшись кулаком между локонами, и сильно дернул. Кожа головы горела, и я спотыкалась о собственные ноги, пока он тащил меня через палубу и вниз по лестнице.
— Я покажу тебе, что значит пометить кого-то.
— Святой, ты делаешь мне больно.
— О, я даже не начал причинять тебе боль.
Я вцепилась в его запястье, отчаянно желая, чтобы он отпустил меня. Но его хватка усилилась, рука стала твердой и непреклонной, когда он потянул меня за волосы. Уверенность, которой я обладала раньше, исчезла, а внутри у меня все сжалось.
Святой отпустил мои волосы и втолкнул меня в комнату, после чего захлопнул за собой дверь. Я споткнулась, но вовремя спохватилась и не упала на задницу.
— В чем твоя проблема? Я делала то, что ты хочешь от меня, играя свою роль.
— Нет, ты вела себя как ревнивая сука, пытающаяся пометить свою гребаную территорию. — Жесткие черты его лица были дикими, жестокими, как будто он хотел разорвать меня пополам. Сжав челюсти, он направился ко мне. — Я не принадлежу тебе. Ты принадлежишь мне. Ты понимаешь разницу?
Я собрала все свое мужество и отказалась показать, что он меня запугивает, хотя сердце у меня защемило в горле. Подняв подбородок, я изо всех сил старалась стоять как можно выше, чтобы противостоять ему.
— Не должно быть никакой разницы. Если ты хочешь, чтобы я вела себя идеально как твоя жена, то ты должен быть идеальным мужем. Это справедливо.
— К черту справедливость. Никто не говорил, что наше маленькое соглашение будет справедливым.
— Я уже говорила тебе, что не буду унижаться из-за твоих сексуальных выходок. И уж точно не перед какой-то блондинкой, которая пыталась вцепиться когтями в мужчину, только что представившего ее своей чертовой жене.
Его лицо вспыхнуло от гнева, его ярость была направлена на меня. Я практически слышала, как кипит кровь в его жилах, в то время как моя, наоборот, застыла под холодной кожей.