Быстрее, сильнее и энергичнее я работал с ее телом, ее задыхающиеся вздохи превращались в громкие вздохи удовольствия, когда я торопил ее к оргазму, которого я лишал ее уже достаточно долго.
— Святой, не надо. Не так… — Ее тело напряглось, шея выгнулась дугой, и она вскрикнула в тот же момент, когда стенки ее киски сомкнулись на моих пальцах. Устроившись между ее ног на коленях, я наблюдал, как напряглись щечки ее попки, как сжались бедра, когда кульминация пронеслась по всему ее телу. Ее руки дрожали, дыхание было громким и затрудненным. Это была самая эротичная сцена, которую я когда-либо наблюдал, даже лучше, чем накануне вечером, когда она кончила на моем обеденном столе.
Последние толчки оргазма покинули ее содрогающееся тело, и она обмякла на матрасе. Я провел влажными пальцами по ее бедру и развязал цепи вокруг ее лодыжек. Вокруг ее ног остались красные круги истерзанной плоти, и мне нравилось это зрелище, доказывающее, насколько я на самом деле охуенен.
Я встал, поправил стояк в штанах и снял ремень, которым обвязал ее запястье. Она приподнялась на руках и коленях, ее темные кудри в беспорядке разметались по раскрасневшемуся лицу.
Я ухмыльнулся.
— Чувствуешь себя лучше?
Гневные глаза застыли на моих, и, клянусь Богом, я увидел в них адское пламя.
— Теперь я тебя ненавижу.
21
МИЛА
Ненависть — сильное слово. Смелое. Мощное. А в данном случае… ложь. Но я не могла придумать другого слова, чтобы описать то, что чувствовала. Пока его не было, пока он пил бурбон, запах которого я ощущала на его дыхании, когда он чистил мое лицо, я была здесь, внизу, в агонии. Мое тело так отчаянно требовало разрядки, что я не могла перестать тереться о шелковые простыни, что совершенно не снимало боли. Мне снова было двенадцать лет, и я только что открыла для себя прелесть мастурбации, не понимая ее механики.
Все время, пока я лежала и надеялась, что он вернется, я пыталась заставить себя представить тело Брэда, истекающее кровью на белом ковре. Я пыталась вспомнить, как испугалась, когда Сэйнт поспешил вывести меня из отеля, угрожая устроить резню, если я даже подумаю о побеге. Я хотела снова почувствовать страх, панику, унижение, когда он заставил меня идти голой по коридору и принимать душ, пока он наблюдал за мной. Если бы я могла вспомнить все эти вещи, вытащить их на передний план своего сознания, может быть, тогда я перестала бы думать о том, как хочу почувствовать его внутри себя. Почувствовать, как его тело вводит меня в состояние эйфории, которое выбивает из меня весь воздух. Но как бы я ни старалась загнать эти чувства в себя, огонь, который он разжег, был слишком силен, пламя слишком яростно… и я ничего не могла сделать, чтобы погасить его. Полтора дня я не могла пошевелиться, ощущая вкус его спермы на своем языке и фантазируя о том, каково это, наконец-то быть полностью удовлетворенной. А когда он вернулся, то лишь дразнил меня, доставляя лишь малость удовольствия. Это можно сравнить с тем, как если бы хищник питался тофу.
Я встала и стянула платье с бедер, чтобы прикрыть себя, трусиков нигде не было видно. Он уставился на меня с выражением ошеломленного удивления и скептицизма.
— Что?
— Я тебя чертовски ненавижу. — Сплюнула я.
Его ноздри вспыхнули, а челюсть затряслась, но мне было все равно. Мне было все равно, если бы я вывела его из себя, нажимала на его чертовы кнопки, пока он не сорвется и не набьет мне морду. Это было бы куда менее болезненно, чем то, что он только что сделал со мной.
Святой поднял один палец перед своим лицом, и я сузила глаза, слишком хорошо зная, какой именно это чертов палец.
Я положила руки на бедра.
— Значит, мой рот достаточно хорош для твоего члена, но не для моей как ты там говорил… пизды?
— Господи Иисусе, — пробормотал он и провел пальцами по своим волосам, которые были в совершенном беспорядке. Возможно, более подходящей фразой было бы сказать, что "Я ненавижу себя".
Я ненавижу себя за то, что поддалась.
Я ненавидела себя за то, что позволила дьяволу соблазнить меня.
Я ненавидела себя за то, что не возненавидела его.
И больше всего я ненавидела себя за то, что мне нравилось то, что он делал со мной. Мне нравился его ремень на моей заднице. Его унизительные слова. Его член в моем рту. Мне нравилась свобода, когда я наконец-то разрушала стены и впускала в себя тьму. Но я ненавидела тот факт, что это должен был быть не он. Это не должен был быть человек, которого я должна была ненавидеть. От которого я должна была бежать.