Рафаэль наклонился к тому, кто, как я предполагала, был его адвокатом, и уставился на меня, что-то шепча, в то время как Сэйнт и мистер Руссо уставились друг на друга, как дикие животные, которые были в нескольких секундах от того, чтобы разорвать друг друга на части.
Я сделала шаг назад, каблук заскрипел по ковру.
— Мы оба знаем истинную причину, по которой ты хочешь получить эти акции, отец, — усмехнулся Сэйнт.
— Ты ничего не знаешь, сынок.
— О, поверь мне. Я знаю, блядь, все.
Ненависть. Ярость. Презрение. Злорадство. Атмосфера была пропитана этим, и я наконец-то смогла ухватить крошечный кусочек головоломки, почему Сэйнт пошел на такие радикальные меры, чтобы заполучить в свои руки те десять процентов, о которых я даже не подозревала. Это была борьба за власть. Борьба за власть между двумя мужчинами, двумя зверями, которые явно хотели только уничтожить друг друга.
Я сделала еще один шаг назад, и еще. Джеймс придвинулся поближе к Сэйнту, идеальный сторожевой пес, защищающий своего хозяина. Но я больше не могла там находиться. Эта квадратная комната превратилась в Колизей, а Сэйнт и его отец, а также мой брат — в гладиаторов, которым предстояло жестоко уничтожить друг друга. Я не могла стоять и торчать в центре этой войны, слушать, как они говорят обо мне, словно я всего лишь предмет, оружие, которое они могут использовать, чтобы уничтожить друг друга. Поэтому я выскочила за дверь, и щелчок моих каблуков по полу раздался вокруг меня. Слезы текли по щекам, водоворот эмоций бушевал во мне, грозя утянуть под воду. У меня не было сил, чтобы не утонуть, больше не было. Убежать от всего этого было единственным способом остановить бурю, чтобы она не засосала меня.
Я двигалась так быстро, как только позволяли мои туфли на высоком каблуке, но сильная рука обхватила мой локоть, потянула меня назад, и я вскрикнула, когда мое тело столкнулось с телом Святого.
— Куда, блядь, ты собралась?
— Отпусти меня, — взмолилась я, больше не в силах вести себя как жена Руссо.
Жестокие руки Сэйнта обхватили мои плечи, он тряс меня, его глаза были ураганом разрушения.
— Что, черт возьми, с тобой происходит?
— Ты! — Закричала я. — Это с тобой у меня проблемы. С тех пор как ты ворвался в мою жизнь, ты только и делал, что причинял мне боль. Ты унижал меня, использовал, а теперь еще и это? Я для тебя лишь гребаное оружие, с помощью которого ты получаешь то, что хочешь. — Я попыталась ударить кулаками по его груди, разрывая белую ткань рубашки. — Ты разрушил мою чертову жизнь! Я для тебя лишь сопутствующий ущерб. Ничто! — Мои крики эхом отражались от высокого потолка и разбивались о бетонные стены.
— Господи, Мила. Я же просил тебя доверять мне. Возьми себя в руки, черт возьми, и доверься мне, хорошо?
— Пошел ты, Святой. Пошел ты и весь этот бред, в который ты меня втянул. Ты тащишь меня через ад и не можешь дать мне даже пяти чертовых минут, чтобы поговорить с братом. Пять гребаных минут. Но нет. Все дело в тебе. Все всегда из-за тебя, не так ли? Все лишь о том, чего ты хочешь. — Я втянула воздух сквозь зубы. — Ты просто эгоистичный ублюдок, который получает удовольствие, причиняя боль другим. Гребаный монстр. Вы все — чертовы монстры.
Святой отпустил мои руки, словно моя кожа обожгла его. Голубые глаза полыхнули чем-то мерзким, подлым, от его широких плеч прокатилась рябь жестокого гнева. Он пронзил меня насквозь своим пронзительным взглядом.
— Ты так говоришь, будто я притворялся кем-то другим. Как будто я дал тебе повод думать, что я хороший человек, — прорычал он. — Неужели ты думаешь, что то, что я кончил в твою пизду, что-то изменило в наших отношениях? — Он угрожающе шагнул ближе, его тело оказалось на расстоянии дыхания от моего, а верхняя губа скривилась в оскале. — Ты всего лишь деловая сделка, Мила. Просто средство достижения цели, чтобы я получил то, что хочу. Трахая тебя, я ничего не изменил.
Каждое его слово было пропитано ядом, и он отравлял меня понемногу, а сердце медленно умирало в моей груди. Каждая косточка в моем теле трещала, ломалась, позвоночник разломился пополам. Это была самая сильная боль, которую я когда-либо испытывала за всю свою жизнь. Даже годы жестокого обращения, темные шкафы и окурки сигарет против моей плоти не причиняли такой боли, как его слова.
Он схватил меня за запястье, его пальцы впились в мою плоть.