— Ваш отвратительный запах опережает вас, Гаран, — сказал Истормун. — Садитесь.
Небрежным взмахом руки Истормун указал на глубокое и удобное кресло слева от себя. Но Гаран проигнорировал приглашение и опустился на жесткий стул с прямой спинкой справа, из которого у него, по крайней мере, был шанс выбраться по окончании встречи.
— А вокруг вас пахнет, как от выгребной ямы, — парировал он. — В моем запахе повинны вы сами. Что вы можете сказать в свое оправдание?
В темных глазах Истормуна полыхнула молния, но его тонкие губы сложились в улыбку.
— И сколько же вам нынче? — проскрежетал колдун, и голос его скрипучим эхом раскатился по почти пустой комнате.
— Сто семьдесят шесть лет, — ответил Гаран, и названная цифра ему самому показалась нереальной, как было всегда.
— И за все это время вы так ни разу и не сумели уязвить меня.
— Я все еще не теряю надежды. Более того, каждая попытка приносит мне удовлетворение. Кто еще смог бы сидеть здесь и говорить вам, что от вас пахнет хуже, чем от дерьма пантеры, и рассчитывать остаться в живых?
— Смотрите не ошибитесь с длиной своего поводка, Гаран.
— А мне так хочется узнать, какова она на самом деле. Именно мысль о том, что когда-нибудь я переступлю предел дозволенного, и позволяет мне засыпать каждую ночь.
Истормун фыркнул и принялся перебирать бумаги, лежавшие перед ним на столе, после чего выудил один листок из толстой кожаной папки.
— Итак, к делу. Ваше зрение. Улучшилось? Стало острее?
— Теперь я даже вижу у вас под кожей тот усохший черный орган, который вы, наверное, величаете сердцем. Ну, что скажете?
Истормун проворчал что-то, и этот хриплый звук показался бы куда уместнее в лесу, а не в храмовом зале.
— Ваши почки вернулись к нормальной работе десять дней назад. У вас была какая-либо отрицательная реакция на лечение?
— Да, — ответил Гаран. — Я все еще жив.
Истормун с такой силой стиснул зубы, что на скулах у него заиграли желваки, а на висках под желтоватой кожей с коричневыми пятнами вздулись вены.
— Ваш желудок, — сказал он, медленно и тщательно выговаривая слова, в которых прозвучала явственная угроза, но она лишь вдохнула надежду в Гарана. — Три дня нового лечения. Уменьшилась ли опухоль, и способен ли теперь ваш желудок удерживать пищу?
Гаран, не дрогнув, встретил взгляд Истормуна. В его манерах не ощущалось и следа того ужаса, что так явственно проступал на лицах прочих слуг Истормуна.
— Мой желудок по-прежнему причиняет мне дикую боль, тем самым давая мне надежду на скорую смерть, невзирая на ваше бесчеловечное вмешательство в работу моего организма. Ваш эксперимент был и остается жалким провалом.
Истормун отличался завидной быстротой движений, а его рост, когда ему это было нужно, внушал страх. Он с размаху ударил ладонями по столу и угрожающе навис над Гараном, чей высохший скелет непроизвольно дернулся, хотя взгляд его не отрывался от лица мага. Уголком глаза он отметил, что стол треснул и задымился под руками Истормуна. Ну, еще немножко. Еще!
— Ничто из того, к чему я прикасаюсь, не может быть провалом. — Голос Истормуна напоминал скрежет камней, попавших в камнедробилку. — А вам давно пора уразуметь, что даже если вы скончаетесь прямо сейчас, то мой эксперимент все равно можно считать триумфальным.
У Гарана отвисла челюсть, и он ощутил, как из уголка рта у него струйкой потекла слюна.
— Взгляните на меня, — прошептал он, а потом заговорил так громко, как только мог. — Взгляните на меня! Стоит мне чихнуть чуток сильнее, как у меня лопается кожа. Все мои суставы настолько распухли от артрита, что без посторонней помощи я не в состоянии вылезти из постели, а без остановки не могу пройти и десяти шагов. Стоит мне сделать вздох поглубже, как от боли у меня перехватывает дыхание. Если я упаду, то переломаю себе все кости. Все тело, как и вся моя жизнь, превратилось в сплошной источник боли. Вот уже пятьдесят лет я не узнаю себя в зеркале. Я мертв, но вы заставляете мое сердце биться. Неужели в этом и заключается твой триумф, ублюдок?
В лице Истормуна на миг проступило нечто человеческое. Треск прекратился, и лорд-маг убрал руки со стола, на котором остались почерневшие отпечатки его ладоней.
— Да. Потому что я дал тебе жизнь, о которой ты даже и мечтать не смел. Я дал тебе возможность видеть, слышать, касаться и пробовать на вкус, когда твои выбеленные кости уже давно должны были сгнить в земле. Я сделал так, что твое имя навсегда останется в истории человечества.
— А моя семья будет вечно нести на себе позор оттого, что я был игрушкой в руках Истормуна. Я не желаю, чтобы мое имя входило в историю. Все, чего я когда-либо хотел — исполнить свой воинский долг, вернуться к тем, кого я любил, и умереть на руках жены, когда придет мой час. А ты отнял у меня это право. Я плюю на землю, по которой ты ступаешь.