Самолюбивый Залика не снес такого оскорбления, подкараулил своего противника, молодого дворянина, и застрелил его из ружья.
Разумеется, после такого случая Залика не мог оставаться дома, — его застрелили бы родственники убитого дворянина. Он скрылся в Турцию, где прожил больше двадцати лет.
Когда об убийстве дворянина все позабыли, Залика возвратился на родину. Не застав в живых своих родителей, он пошел к своему барину, мужу Элисабед, и остался жить у них.
Элисабед еще при жизни мужа приблизила к себе этого Залику, а когда у нее умер муж, соседи стали утверждать, что Залика заменил ей мужа.
По правде говоря, не было ничего удивительного в том, что Элисабед полюбила Залику, ибо он был хорош собой, остроумен, находчив. Он отлично пел, речь его лилась плавно. Чем больше вы его слушали, тем больше хотелось слушать. Особенно интересно рассказывал он о своей жизни в Турецкой империи.
Словом, Залика принадлежал к людям, которые легко влюбляют в себя женщин, если только им представится случай поговорить с ними и показать себя.
Княгиня, Элисабед, Залика и Тута так увлеклись беседой, что до самого вечера не двинулись с места. А Меланья все это время сидела у кровати Гуло и, если кто-нибудь обращался к ней, отвечала односложно. Она глядела на больную девушку и ее большие черные глаза иногда увлажнялись слезами.
Георгий в задумчивости шагал по балкону. Он тоже заходил порой в комнату, чтобы поставить Гуло новый компресс. Он не обращал внимания на красивую юную Меланью, хотя другой на его месте заговорил бы с ней и постарался бы ей понравиться.
Наступила ночь.
Тамара зажгла в зале две свечи, потом подала княгине и гостям чай.
— Я так виновата сегодня перед вами, так смущена,—сказала княгиня..— Я не предложила вам обеда. Может быть вы и не обедали? Но сегодня такой день. Обо всем забыли, голова кругом идет. Представьте, Георгий даже чаю не пил утром, только в обед съел ватрушку с сыром и запил ее стаканом вина. Вот и вся его пища за день. Но поделом ему, слишком уж он любит мужиков.
— Вашей жизнью клянусь, моя любимая невестка, мы пообедали сегодня рано и потом пошли к вам, —
ответила Элисабед. — А этот родственник ваш не собирается еще уезжать? — наклонившись к княгине и понизив голос, спросила она.
— Нет еще. Мы не хотим отпускать его, — шепотом ответила княгиня. — Время смутное, дела у нас сложные, он нам советы дает, помогает. Нам больше некому довериться.
— Да, хорошо тем, у кого есть такой родственник, — согласилась Элисабед, которой с самого начала представили Георгия, как кахетинского князя, родственника княгини.
— Мама, вели подать мне чаю!—попросила Гуло.
— Родная моя, доченька! Пей, ешь! — захлопотала княгиня. — Больше месяца она не просила есть. Сегодня бог воззрил на нас, бедных, и ей как будто немного лучше.
Гуло подали чай. Она привстала, отхлебнула немного, потом снова опустилась на подушку.
— А ну-ка, Залика, потешь нас, дай послушать сладостную игру твою на чонгури! — обратилась княгиня к гостю после чая.
Залике подали чонгури. Он настроил инструмент, стал перебирать струны своими длинными пальцами, и в комнате разлился нежный мелодический рокот. Залика запел вполголоса.
— Сахар и мед тебе в уста, Залика! Как ты чудесно играешь! — ласково сказала княгиня любовнику своей золовки и заслушалась, подперев рукой голову.
Время приближалось к полуночи. Дворовые девки накрыли на стол и подали ужин, состоявший из жареного гуся, нескольких жареных кур с гранатовой подпиткой, гоми, хачапури и шипучего вина «чхавери». — Боже, до чего я дожила! — жаловалась за ужином княгиня. — Мой повар посмел уйти от меня! Я бы своими зубами загрызла всех этих собачьих сынов, мужиков!
Ужинали с большим аппетитом, а Залика выпил много белого вина «чхавери».
Даже Гуло, которая с тех пор, как захворала, редко прикасалась к еде, сегодня охотно поужинала и выпила стакан вина. После ужина Тамара постелила Элисабед и ее дочери в гостиной, а Залике и Туте в другой комнате, и не прошло и получаса, как сон увел в свое царство всех, кроме больной Гуло.
VIII