– Хальт! – кричали нам, на этот раз сзади.
Я не видел, как приближались эсэсовцы. Впереди нас стоял товарищ Эрнст, и я смотрел в ту сторону, где белела его голова, гордая я спокойная…
Это, прошу пана, всё!
Дальше идёт финал трагедии. Надо ли рассказывать его? Солдаты расступились, и мы двинулись к лестнице, в ту самую сторону, куда направлялись прежде. Нас погнали вниз. Огромные ворота восьмого квартала были открыты настежь. Там стояла толпа эсэсовцев, среди них много офицеров. Предстояла расправа с восставшими узниками.
Помню только, что Вася и Эрнст шли впереди. У открытых ворот мы увидели Кранца. Он подскочил к Эрнсту и со всего размаху ударил его по лицу. Эсэсовцы поливали Эрнста самой отборной руганью. Кранц снова бросился на него, крича:
– Сними мундир! Сейчас же сними мундир! Ты больше не солдат фюрера! Ты опозорил это высокое звание!
Коротышка Кранц подпрыгивал, брызгал слюной, размахивал кулаками, рычал, ревел… Он был до того омерзителен в своей неистовой злобе, что даже эсэсовцы не обратили внимания, когда он потребовал, чтобы с Эрнста сорвали мундир.
Эрнст не поворачивал головы и упорно смотрел в одну точку, словно вся эта сцена не имела к нему никакого отношения. Рядом с ним стоял Вася.
В восьмом квартале всё ещё продолжалась схватка. Начальник караула Фридрих и его верные товарищи вели неравный бой. Пока были патроны, они отстреливались и отступали вглубь квартала. Оттуда слышались выстрелы. Но это продолжалось недолго. Вскоре всё затихло.
Я – человек штатский, не мне судить о военных делах, но всё же, думается, тут не обошлось без предательства. Это более чем очевидно. Прежде всего – кто помог бежать Кранцу? Во-вторых, почему каратели не стали искать нас в лабиринте коридоров, а двинулись прямо к восьмому кварталу? На двух часовых, поставленных у лестницы Фридрихом, бросили несколько десятков солдат…
Наконец эсэсовцы пропустили Эрнста и Васю в ворота. Мы прошли за ними.
Сальваторе сказал правду: коридоры восьмого квартала оказались шире и света в них было больше. Следуя за эсэсовцами, окружившими нас тесным кольцом, и подгоняемые сзади, мы шли по этим ярко освещенным коридорам, то и дело спотыкаясь о трупы наших товарищей… Страшно усталый, вконец измученный, я в душе завидовал им. Они уже отмучились, а у нас всё ещё было впереди…
Я шел и думал о смерти. Право же, мы не всегда справедливы к ней. Изображаем её костлявой, омерзительной старухой с косою в руках, пугаем ею и себя и своих недругов, а проклиная кого-нибудь, частенько желаем им смерти, будто она-то и есть самое страшное проклятье. Я же тогда видел перед собой не костлявую старуху… Смерть представлялась мне прекрасной, долгожданной. Скорее бы, наконец, попасть в её объятия…
Я и представить себе не мог, что подземелье так велико! Трудно сказать, сколько времени шли мы по этому восьмому кварталу. Наконец нас привели на большую круглую площадь. Я успел заметить, что там были проложены рельсы, уходившие в разные стороны и пропадавшие за высокими железными воротами. А что было за этими воротами?..
Нас поставили лицом к стене.
Вскоре послышался равномерный скрип – ворота раздвигались. Солдаты толкали впереди себя платформу. Мы не должны были смотреть в ту сторону, где она остановилась.
На площади началась какая-то возня, возле нас зашныряли эсэсовцы: они толкали нас в спину, кого-то искали, кого-то отбирали… Когда наконец эсэсовцы отошли и мы повернули головы, то увидели, что на платформе стоят товарищ Эрнст и Вася. Правая рука Васи и левая рука Эрнста были крепко связаны. Теперь они были неразлучны. Платформу окружили эсэсовцы с автоматами.
По площади пронесся глухой ропот, затем сразу наступила гробовая тишина. Теперь уже никто не стоял лицом к стене. Мы смотрели в ту сторону, где были наши товарищи…
Послышалась короткая, резкая команда:
– Включить рубильник!
Видел ли меня Вася? Странно, почему белая голова Эрнста вдруг почернела? Или мне так показалось?
В эти мгновения я забыл обо всем. Хотелось только протянуть руку, да так далеко, чтобы она коснулась платформы, на которой стояли Вася и Эрнст.
– Прощайте, друзья… Прощайте… – шептали наши губы.
Платформа медленно двинулась и исчезла за воротами. Не было ни криков, ни слёз, потому что никакими слезами, никакими криками невозможно было выразить нашу горечь, нашу боль…
Потом нас погнали дальше.
Мы брели мимо пересекающих коридор узких и тесных переулков. В одну из таких щелей толкнули несколько человек, в другую загнали ещё несколько, в том числе и меня. Там было темно, мы не видели друг друга, и это, может быть, было к лучшему… Не подгоняемые больше, Мы бросились на пол и старались ни о чём не думать. Да о чём в нашем положении можно было думать?
Но мы ещё жили, потому что чувствовали смертельную усталость. Силы были на исходе, а потрясение и темнота довершили дело…
Мне показалось, что я вдруг очутился в одном знакомом доме, где, к слову сказать, мне не так давно и вправду довелось побывать… За окном шумела гроза, и я хорошо знал, что это первая весенняя гроза, первые раскаты грома. Удар… снова удар… Скажите, прошу пана, как же я, до полусмерти замученный человек, смог разобрать, что на этот раз я слышал гром уже не во сне? Гремело где-то совсем недалеко, и слышался вой. В памяти ожили картины давно минувших дней. Это было ещё там, на земле. Тогда гром, сопровождаемый воем, наводил ужас. Обезумевшие женщины прикрывали телами детей. Бушевал огонь, а по земле стлался едкий, удушливый дым. Случалось, что ясный полдень мгновенно превращался в тёмную, страшную ночь.
Я продолжал лежать в темноте, стараясь забыть, не вспоминать ни о чём и досадуя на этот неожиданный гром, который разбудил меня. Зачем?
А гром всё нарастал. Стоял такой грохот, словно все черти и ведьмы выскочили из ада и стучат и гремят сковородами, на которых поджаривают грешников. Вот наша нора задрожала, покачнулась и рухнула куда-то ещё глубже, в самую бездну…
Мой сосед, толкнув меня, крикнул:
– Слышишь?
– Ну, слышу!
Мы лежали на полу, тесно прижавшись друг к другу, и прислушивались к тому, что делалось где-то совсем недалеко от нас, может быть даже в коридоре. Сосед что-то кричал мне в самое ухо, но я так ничего и не понял. Потом стало тихо, и мы, словно одержимые, побежали, не думая, куда и зачем бежим. Сколько нас было? Кто бежал рядом? Как я могу знать! Может быть, мне и захотелось бы посмотреть на людей, бегущих со мной, но в коридорах стоял мрак. Кто же выключил свет? И зачем это сделали? Мы хорошо помнили, что ещё совсем недавно везде ярко горели огни. Потом нас загнали в боковую щель…
Сколько же мы там пробыли? И сколько времени продолжался этот гром? Неужели повредило электростанцию?
Мы продолжали бежать по коридорам, рискуя натолкнуться на стену, разбиться или попасть в тупик, откуда не будет выхода. И всё же мы бежали. Вы хотите знать, что нас подгоняло, откуда взялись у нас силы? Я вам отвечу: ветерок! По коридорам тянуло свежим ветерком, и мы сразу его почувствовали. Это был первый вестник свободы, и он нас не обманул…
Ветерок!
Откуда он? Как нашел дорогу в подземелье? Кто его сюда пропустил?
Мы бежали навстречу ветерку – и вдруг увидели звёздное небо…
Это было настоящее небо!
Не следует думать, однако, что мы тут же вышли из подземелья и каждый пошел своей дорогой. Как бы не так! Между нами и землёй был обрыв, громадная отвесная скала. Спускаться по ней в темноте даже мы не рискнули. Я говорю «даже мы» потому, что тогда мы меньше всего думали об осторожности. Как мы провели ночь, чего нам стоило высидеть на этой скале в ожидании рассвета? Лучше не спрашивайте…
Скажу только, что утро застало нас в долине. Мы успели уже километра на два отползти от скалы. Издали она была похожа на развалины древней крепости. Теперь мы могли хоть представить себе, каким образом нам удалось выбраться оттуда.