Хмельницкий с триумфом возвратился на родину, как вдруг узнал, что в его отсутствие Чаплинский не только захватил спорное владение, но даже увез другой предмет их спора, женщину, которую любили они оба и на которой управитель хотел жениться законным образом и по католическому обряду. Вдвойне уязвленный, сотник пустился в путь, чтобы попытать счастья у сейма, но там испытал новую неудачу. Можно себе представить, какую широкую известность получил этот странный процесс, явившийся в результате конфликта между казаком и поляком, и в то же время между двумя частями республиканского правительства: между собранием дворян и королем.
Поведение Владислава IV в этом деле объяснялось, впрочем, личными видами и частными планами, послужившими в то же время сюжетом для легенды, полной необычайных выдумок чисто авантюристского характера.
5. Великий проект Владислава IV
Храбрый солдат и принц, стремившийся к славе, сын Сигизмунда не мирился с неудачными попытками захватить московский трон. Уже давно неустанный воинский пыл и честолюбивое желание реванша тянули его на юго-запад, где кровь Жолкевского еще вопила о мести. На славной могиле побежденного при Цекоре он велел написать следующую эпитафию: «Exoriare aliquis nostris ex ossibus ultor». [Родится мститель из наших костей.]
И еще раз химера крестового похода вырисовывалась в уме этого наследника героических преданий. В 1645 году прибытие в Варшаву посланника Венеции, Тьеполо, дало облик его мечте. Этот посланник прибыл в Польшу не только для того, чтобы заключить союз против турок. Назавтра после появления оттоманов под стенами Кандии синьория жаждала только мира, который не был бы слишком позорным. Она имела основание думать, что, разделив силы своего противника, она сделает его более покладистым, и только ради этой единственной диверсии она была готова, несмотря на истощение своих финансов, пожертвовать некоторой денежной суммой.
Владислав совершенно не проникал в эти тайные намерения или не старался раскрыть блестящую фразеологию, в которую их облекали. Преследуя свою собственную цель, он видел в сделанных ему предложениях только средство овладеть тем, чего ему недоставало для осуществления своего плана: нервом войны. И с той и с другой стороны, не очень настаивая, хлопотали о составлении антиоттоманской лиги; более серьезно спорили о цифре субсидии, которая может понадобиться для этого, и кончили соглашением, но отнюдь не абсолютный государь Владислав не был в силах вовлечь в предприятие республиканское государство, участь которого была в его руках, или мог прибегнуть лишь к обходным средствам. Для этого ему была необходима помощь казаков. Напустив на турок или даже только на татар эту свору, всегда готовую укусить, он имел шансы довести дело до конца.
Таким образом, под давлением Тьеполо король не только должен был обласкать своих необходимых помощников, но и восстановить их военное могущество, которое правительство республики так долго стремилось разбить. В январе 1646 года было даже решено, что запорожцы двинутся в море с сорока чайками. За это обещание венецианский посланец обязывался доставить в два года сумму в 600 000 экю.
И это было все; но на этой канве народное воображение нарисовало самые фантастические узоры. В Украйне говорили о хартии, которую будто бы король дал казакам и по которой они могли пользоваться старыми привилегиями. Иван Барабаш, простой полковник, обратившийся силою вещей в гетмана, считался укрывателем этого документа. Им позже воспользовался и Хмельницкий, хотя никогда его и не показывал. По всей вероятности, эта басня была вызвана письмом короля, разрешавшим казакам строить чайки.
Таким же образом в Европе стали поговаривать об образовании армии из всех христианских держав, которые должны были войти в коалицию и предпринять поход против турок, причем ее начальником указывали уже маркиза Людовика де Северака, будущего герцога Арпажонского, а тогда французского посла в Польше. Позже говорили даже, что Хмельницкий ездил во Францию для предварительных переговоров, и этим объяснялось присутствие двух тысяч казаков под стенами Дюнкиркена, отнятого в 1646 году герцогом Енгиенским у испанцев. Никогда ни один казак не вступал на почву Франции, и эта другая выдумка имеет своим несомненным источником переговоры, которые были начаты раньше в Варшаве маркизом де Бреги, предшественником Северака, для рекрутского набора в Польше, хотя эти переговоры ничем не увенчались.