========== Глава первая ==========
Холодное октябрьское солнце медленно скрывалось за серой полосой леса, окрашивая небо в оранжевый и жёлтый, с кроваво — красными отблесками. Поезд быстро, но почти бесшумно, мчался по рельсам от самого Капитолия к далекому Тринадцатому Дистрикту, преодолевая высокие горные пороги, голые поля, с которых уже собрали урожай, бездонный океан и дикие леса, полные множества зверей, готовящихся к скорому наступлению зимы, хоть до неё было ещё более месяца. Чем дальше уходил поезд от столицы, тем холоднее становилось за его пределами, купол Капитолия, регулирующий погоду, окутывал только столицу и горный рельеф, обрамляющих её, как белая каемка на фарфоровой тарелке. За пределами Четвертого Дистрикта заканчивалась полоса вечного тепла. Здесь время брало своё: зимой выпадал снег, летом царила жара. Здесь деревья уже успели скинуть свои зелёные наряды и стояли с голыми ветками, обнаженные и беззащитные, раскачивающиеся под сильными порывами ветра.
В дешевом купе, с четырьмя твердыми спальными полками и безвкусными занавесками на широком окне, сидел молодой парень, с серыми блестящими глазами, бесцельно смотрящими вдаль, на предзакатное небо и, до боли, родной лес, по которому так скучали; в его волосах промелькивали седые волосы, а над бровями угрюмо красовалась небольшая складка. Молодой человек был одет в серую рубашку, с небрежно закатанными рукавами и двумя расстегнутыми сверху пуговицами, потертые старые джинсы и чёрные расхоженные берцы. Парень задумчиво вынул из кармана пачку недорогих сигарет, достал одну, но не закурил.
В купе к молодому парню зашла маленькая девочка, на вид лет восьми, в теплом вязаном жёлтом платьице, почти новых туфельках на маленьком каблучке и с веселыми косичками, за мудрено переплетающихся на её маленькой головке. Как и у парня, её кожа была смуглая, а волосы темными, правда, немного выцветшими после знойного лета.
— Гейл, — девочка, слишком по-взрослому подошла к брату и дружески похлопала по плечу, — Почему ты опять загрустил?
Брат нежно посмотрел на девочку, его хрупкую маленькую принцессу.
— Пози, пора спать, — тяжело выдохнув, сказал он, обнимая сестру.
— Нет, Гейл! — Пози все еще обнимала брата, но не так сильно, заглядывая своими искренними глазами в его, пыталась найти ответы на свои вопросы, — Не уходи от вопроса! Я же вижу, что тебя что-то тревожит!
— Ну что ж, — парень отпустил сестру, встал и подошел к двери, ведущей в проход, открыл ее и посмотрел не идет ли кто, потом вернулся в купе, встал на колени около Пози и тихо-тихо, на ушко, прошептал ей, — Меня беспокоит то, что уже ночь, а моя сестра все еще не в кровати! — он несколько раз кивнул, подтверждая свои слова и вернулся к окну.
Решив, что от брата ничего не добиться, Пози послушалась и легла на нижнюю полку, где ей уже было постелено.
Солнце лениво село за горизонт, и темнота окутала поезд. Потихоньку в каждом купе погасал свет и пассажиры ложились спать, только Гейл Хоторн не мог уснуть. Он все сидел, не смыкая глаз, и смотрел то на мирно посапывающую сестренку, то на свое серое отражение в окне. Прибытие в родной дистрикт волновало его с огромной силой. Он не был в тех краях около года - с самого окончания революции, не видел, как строились новые дома, как «шлак» становился ухоженным, уютным районом и дистрикт приобретал лоск и красоту. Юноша своими глазами видел преображение всей страны, ведь все это время он служил в армии Панема, которая постепенно приходила в ненужность.
Ночью в тамбуре тихо. Никого нет, все спят. Гейл спокойно достаёт сигарету и спичечный коробок. Одно движение и спичка зажигается, освещая пространство нежным желтым светом, играя тенями, пляшущими по стенам поезда. Хоторн закуривает сигарету и глубоко втягивает в себя никотин. Тёплая горечь проходится по гортани, проникая внутрь, расходится по всему телу, даря такое нужное успокоение. Выдох. Дым окутывает пространство тамбура, прозрачными нитями крутясь и растворяясь в прохладном воздухе.
Дверь тамбура робко открылась и в тамбур вошла Пози, босыми ногами топчась на месте.
— Пози! Ты почему не спишь? — юноша потушил недокуренную сигарету, присаживаясь около девчушки.
— Мне страшно спать одной, — сестра часто моргает карими глазками и улыбается самой милой улыбкой, что не может не улыбнуть брата.
— Хорошо. Пойдём, я лягу с тобой, — брат берет малышку на руки и несёт в купе, — Вот так, — он аккуратно укладывает сестру, укрывает одеялом и ложится рядом, — Засыпай, солнышко, завтра рано вставать, а я буду здесь, рядом, охранять твои сны, — Гейл ласково целует сестренку в лоб, Пози натягивает одеяло до самого носа и закрывает глаза, спокойно засыпая, уткнувшись в тёплое родное плечо.
В купе воцарилась тишина. Свежий вечерний ветер шумит, проникая в щель приоткрытого окошка, и играется с коротко подстриженными волосами на макушке парня. Спокойствие воцарилось в поезде, несущем пассажиров в далёкие дистрикты.
***
Тьма. Она везде. Кажется, ее можно ощутить. Она вязкая, густая, не дающая дышать. Она нагнетает, и пахнет сырой землей. Слышится стук, похожий на то, как ударяется земля о крышку гроба и женский плач. Гейл даже ощущает земельный вкус на языке. Его закапывают?! Живого?! Только не это?! Гейл кричит, барабанит по деревянным стенам гроба, но все бесполезно, его не слышат. Он проваливается вниз, дальше под землю. Вокруг черно-красная земля, кровь, стоны. К нему тянутся костлявые гнилые руки, прося помощи. Сердце глухо стучит в груди, а желудок больно сжимается. Внезапный голос оглушает парня. Знакомый, детский голос, который он так часто слышал, но сейчас, Гейл просто не в силах вспомнить чей он. А голос становился все громче, что, кажется, ушные перепонки вот — вот лопнут. «Ты! Это сделал ты! Это на твоей совести! Гейл! Гееейл!»…
***
— Гейл! Гейл Хоторн, проснись! — испуганная Пози всеми силами пытается разбудить своего брата, бьющегося в агонии ужасного сна, не в силах проснуться.
Гейл просыпается только, когда на него выливается стакан ледяной воды. Он будто возвращается к жизни, жадно хватая ртом прохладный воздух, вытирая капли пота со лба.
Придя в себя, парень виновато смотрит на Пози, которая уже несколько минут ошарашено смотрит на него, пытается улыбнутся и крепко обнимает сестренку.
— Ты жутко меня напугал! — всхлипывая шепчет девчушка.
— Все хорошо, милая, прости, — юноша целует сестренку в щеку и пытается успокоиться, — Все хорошо! — шепчет он, всматриваясь в запотевшее окно, за которым начинается рассвет, — Нужно постараться заснуть, еще слишком рано.
Пози согласно кивает. Они вместе меняют мокрую подушку на сухую и ложатся. Пози скоро опять засыпает, в отличии от брата.
Ему никогда раньше не снились сны, тем более кошмары, а сейчас. Парень изо всех сил пытался вспомнить, кому принадлежал голос, но никак не мог вспомнить.
***
Поезд проскрипел тормозами и остановился на вокзале еще спящего 12 Дистрикта. На пустой пирон вышел парень в серой простой футболке, потертых джинсах и солдатских берцах и маленькая девочка, одетая не по погоде легко: голубое платьице легко вздымалось на ветру, летние туфельки еще чуть-чуть и промокнут из-за луж на дорогах. Утреннее солнце заливало улицы нежным светом, а осенний ветер приятно обдувал кожу путников. Дистрикт казался пустым и безлюдным.
***
Тепло и уют царили в доме Хоторнов. Хейзел с самого приезда сына хлопотала, готовя вкусные блюда на праздничный стол, ведь каждый приезд Гейла считался праздником, пусть и не долгим.
Судьба Хейзел всегда была нелёгкой и тревожной. Она волновалась за мужа — шахтёра до самой его гибели, за маленьких детей проказников, защищая их детство, пытаясь продлить его ещё немного. И даже после революции, Хейзел Хоторн, мать большого семейства, все ещё волновалась, не спала ночами и видела кошмары во сне про своего старшего сына Гейла. Её любимый мальчик рано повзрослел. Его детство закончилось после смерти отца. Гейл взвалил на себя мужские дела, разделил ответственность за младших братьев и сестёр с матерью, стал приносить в дом хлеб, охотился, подвергая риску свою жизнь. А теперь, её любимый, взрослый сын офицер оборонительных войск Панема. И, хоть Хейзел ни разу этого не показала, она сильно тревожилась за своего мальчика. После войны, все чего она боится — похоронного письма, вести, что её сын погиб. Гейл знает, что мать не выдержит такой потери, но ничего не может поделать с собой, с непреодолимой тягой отдать себя новой, только встающей с колен рабства, стране.