Потушив сигару о землю, Бартон сунул пластинку в рот.
— Странный вкус, но довольно приятный, — отметил он, опять поворачиваясь к Алисе. — Вы уже пробовали ее?
— Я хотела... но потом представила себе, что буду похожа на корову, жующую свою жвачку.
— Забудьте о земных правилах хорошего тона, — рассмеялся Бартон. — Или вы полагаете, что существа, способные вас воскресить, могут обладать вульгарными вкусами?
Слабая улыбка скользнула по губам Алием потом она нерешительно произнесла:
— Я и в самом деле не знаю, что думать... — и положила в рот кусочек жвачки. Некоторое время они неторопливо жевали сладкую упругую массу, посматривая через костер друг на друга, когда их взгляды встречались, Алиса поспешно отводила глаза в сторону.
— Фригейт упомянул, что знает вас, — начал Бартон. — Вернее — знает о вас. Могу я спросить, кто вы? И надеяться при этом, что вы простите мое любопытство?
— Ах, какие секреты могут быть среди покойников? — легкомысленно ответила она. — Как, впрочем, и среди бывших покойников...
Она была урожденной Алисией Лиддел и появилась на свет 25 апреля 1852 года...
Бартон отметил, что ему тогда уже было тридцать лет.
...Ее семья происходила по прямой линии от короля Эдуарда и его сына Иоанна. Отец ее являлся деканом колледжа Церкви Христовой в Оксфорде и соавтором знаменитого греко-английского словаря (Лиддел и Скотт, вспомнил Бартон). У нее было счастливое детство, она получила отличное образование. Она встречалась со многими знаменитостями того времени — Гладстоном, Мэтью Арнольдом, принцем Уэльским (кг горый был препоручен заботам ее отца во время обучения в Оксфорде). Ее мужем стал Реджинальд Джарвис Харгривс, и она очень его любила. Он был «сельским джентльменом», обожал охоту, рыбную ловлю, игру в крикет, садоводство и чтение французских романов. Она родила ему трех сыновей, выбравших военную карьеру; двое из них погибли в мировой войне 1914—1918 годов. (Второй раз за этот день Бартон слышал о мировой войне).
Она все говорила и говорила, будто глоток выпитого за ужином виски развязал ей язык. Или словно хотела возвести стену из слов между ней и Бартоном.
Она рассказывала о забавном котенке, которого очень любила в детстве, о могучих деревьях в лесном питомнике своего мужа, о том, как ее отец, работая над словарем, всегда чихал ровно в двенадцать часов дня и никто не знал почему... В возрасте восьмидесяти лет ей присудили почетную степень доктора литературы в одном из американских университетов, кажется, Колумбийском, за ту исключительно важную роль, которую она сыграла в создании знаменитой книги мистера Доджсона (Алиса забыла упомянуть название, а Бартон, хотя и был ненасытным читателем, не помнил ни одной книги этого автора).
— Это был самый светлый день в моей жизни, — рассказывала она. — Несмотря на... впрочем, был еще один, — Алиса мечтательно прикрыла глаза. — Четвертое июля 1862 года. Мне исполнилось десять лет... На мне и на моих сестрах были черные туфельки, белые ажурные носочки, белые ситцевые платьица и шляпки с широкими полями...
Внезапно женщина замолчала; ее руки и губы дрожали, словно она пыталась удержать что-то, рвущееся наружу... Потом она заговорила еще быстрее.
— Мистер Доджсон и мистер Дакворт несли корзинки с провизией для пикника... мы уселись в нашу лодку возле Фолли Бридж... Мистер Дакворт взялся за весла. Капли воды падали с их лопастей подобно стеклянным слезинкам на гладкое зеркало реки...
Последние слова прозвучали для Бартона раскатами грома. Он удивленно взглянул на Алису, но, казалось, в движениях ее губ не было ничего необычного. Теперь и она не отрывала глаз от Бартона, словно пыталась высверлить взглядом в его теле туннель, ведущий куда-то в глубины времени и пространства. Ее руки были чуть-чуть приподняты, как будто она хотела сделать жест изумления — и не смогла его закончить.
Бартон ощутил, что ночь вокруг него полна звуками. Он слышал дыхание спящей девочки, биение ее сердца и сердца
Алисы, шелест слабого ветра в ветвях деревьев. Издалека донесся какой-то звук — не то крик, не то плач.
Он вскочил и прислушался. Что случилось? В чем причина такого поразительного обострения чувств? Почему он слышит стук сердца Алисы, но не своего? Почва под его босыми ступнями вдруг словно ожила; он ощущал ее рельеф, каждую крохотную впадинку и каждый микроскопический холмик, форму и шероховатость травинок, бархатистую фактуру цветочного лепестка... Еще мгновение — и ему показалось, что молекулы воздуха с грохотом ударили его в грудь... потом в живот, в плечи, голову, руки...