— Если в вашей власти совершить то, о чем вы сказали, разве вы не сочтете подобное действие своим этическим долгом? — ответил Спрюс.
— Да, но я воскресил бы лишь достойных!
— И какими критериями вы руководствовались бы при этом? — спросил Спрюс с иронией. — Вы действительно полагаете, что достаточно мудры и добродетельны, чтобы судить других? Вы готовы поставить себя на одну ступень с богом? Нет, всем должен быть предоставлен второй шанс — независимо от их качеств, жестокости или эгоизма, ничтожности или глупости... Всегда есть надежда, что они смогут перебороть...
Внезапно он замолчал, словно раскаиваясь в том, что сказал слишком много.
— Кроме того, — подхватил Монат, как будто боялся паузой подчеркнуть значение слов Спрюса, — вы хотите, очевидно, изучить все народы и все эпохи прошлой земной цивилизации. Наверное, вы желаете сохранить все человеческие языки, нравы, обычаи, философию различных народов. Чтобы сделать это, вам нужны агенты, замаскированные под воскрешенных, которые обитают в речной долине и наблюдают, изучают, записывают... Как долго продлится этот процесс? Тысячу лет? Две? Три? Миллион? Что будет с нами потом? Мы останемся здесь навсегда? Навечно?
— Вы будете находиться тут столько времени, сколько необходимо для излечения, — крикнул Спрюс. — И только затем... — он резко остановился, сверкнул глазами и заявил: — Даже самые стойкие из нас деградируют после длительного контакта с вами... Потом нас самих надо лечить... Я чувствую себя покрытым грязью...
— Дайте ему попробовать огня,—сказал Таргоф.— Мы вытянем из него всю правду.
— Нет, нет, не надейтесь! — снова закричал Спрюс. — Мне следовало давно поступить так... Но кто знает, возможно, что...
Он упал на землю; синевато-серый трупный оттенок начал разливаться по его коже. Доктор Штейнберг, один из членов совета, склонился на телом Спрюса, но всем было уже ясно, что он мертв.
— Лучше убрать его отсюда, доктор, — сказал Таргоф. — Сделайте вскрытие. Мы будем ждать вашего заключения.
— Какого заключения можете вы ожидать? — грустно усмехнулся врач. — У меня нет нужных химических препаратов, микроскопа... только кремневые ножи. Но я сделаю все, что смогу.
Тело унесли. Бартон сказал:
— Я рад, что он не смог раскрыть нашу игру. Если бы он держал рот закрытым, победа была бы на его стороне.
— Значит, на самом деле вы не собирались пытать его? — воскликнул Фригейт. — Я надеялся, что вы просто блефуете. Но если бы вы действительно сделали это, я ушел бы от вас... и никогда больше вас не увидел...
— Конечно, применение пыток исключалось, — заметил Руах. — Спрюс был совершенно прав — мы бы тогда ничем не отличались от Геринга. Но мы могли использовать другие методы. Например, гипноз. Бартон, Монат и доктор Штейнберг разбираются в этом.
— Меня беспокоит, что мы не можем быть уверены в правдивости его информации, — сказал задумчиво Таргоф. — В действительности, он мог солгать нам. Монат делал некие предположения, и, если они были неверны, Спрюс предпочитал соглашаться с ними, чтобы ввести нас в заблуждение. Повторяю, мы не можем быть ни в чем уверены.
Бесспорно лишь одно: их шансы выявления другого агента с отсутствующими на лбу символами, по-видимому, близки к нулю. Теперь, когда раса Икс, повелевающая речным миром, знает о странной особенности зрения Казза, она может принять надлежащие меры.
Штейнберг вернулся через три часа.
— Его тело ничем не отличается от любого другого представителя вида Гомо Сапиенс, — заявил доктор. — Кроме вот этого маленького устройства.
Он раскрыл ладонь, на которой лежал черный блестящий шарик размером со спичечную головку.
— Я обнаружил его в поверхностных тканях лобной доли мозга. Прибор был подсоединен к нервным окончаниям такими тонкими проволочками, что я мог разглядеть их только под некоторым углом, когда они отражали свет. Я полагаю, что Спрюс покончил с собой с помощью этого устройства, просто подумав о смерти... Каким-то образом этот маленький шарик выполняет мысленную команду. Возможно, он выделяет мгновенно действующий яд, который я не могу распознать без необходмых для анализа химикалий и инструментов.
С этими словами доктор закончил свой доклад и положил шарик на стол перед советниками.