— Но я побоялась, — сказала я.
— В тебе соединилось стремление к смерти и стремление к жизни, — сказал он. — Это обычно для всех людей. К несчастью, ты обладала способностью организовать и то, и другое.
— А смерть Дарака в Анкуруме? Она случилась из-за меня?
— Не думаю, — усомнился он, и мне хотелось ему верить. — Ты была убеждена, что на тебе лежит проклятье, что не может быть никакого счастья ни для тебя, ни для любого, кого ты полюбишь. Эта убежденность сообщилась и Дараку с Вазкором, но не прямо через тебя, потому что ты никогда не говорила им о ней.
Но я вспомнила, как сказала Дараку: «Увидеть мое лицо для тебя смерть».
Мне хотелось ему верить. Я оттолкнула прочь воспоминание о Дараке и воспоминание об Асутоо, воине, которого я загипнотизировала и убила, мстя за Дарака.
— Горное кольцо, — двинулась я дальше, — и Уасти. Благодаря ей моя ментальная сила возросла. Я думала, она учит меня новым вещам, а не высвобождает способности, которыми я уже обладала.
— Уасти была хорошей учительницей, — согласился он. — Она заставила тебя немного заглянуть в себя, увидеть, чем ты могла стать. Останься она в живых, возможно, ей удалось бы научить тебя самоконтролю.
— Но она умерла. Я правила караванщиками и переправилась через Воду.
Меня убили, а я исцелилась и добралась до Эзланна. И Вазкора.
— Вазкора, — повторил Рарм. — Одного из наихудших твоих учителей. Для того, чтобы потягаться с ним, ты стала подобной ему. Ты обрела ту гордыню, которой Секиш заставил тебя страшиться. И даже до Эзланна ты убила на дороге караванщиков. — Я всегда думала, — сказала я, — что их смерть была наихудшим моим преступлением, выходящим даже за пределы всех совершенных мной преступлений и жестокостей.
— Не суди себя сама, — посоветовал он. — Никому из нас это никогда хорошо не удается. Я думаю, в то время для себя ты уже стала богиней.
Раньше ты всегда думала, что можешь умереть, однако, ты восстала из могилы — такое делают только боги. В Городе ты бессознательно привлекла к себе трех стражей — так же, как неосознанно сделала это в стане разбойников. — Потому, что часть меня помнила про трех стражей на картинах в гробнице, символе светской власти. Так же, как я помнила про символический нож и думала, что он может убить меня.
— Именно, — подтвердил он.
— В Эзланне и Городах пламя, которое я называла Карраказом, не шевелилось. Оно ни разу не побеспокоило меня. А в Белханноре, чтобы вызвать грозу, я объединилась с пламенем…
— В первом месте пламя оставило тебя в покое, потому что ты стала, наконец, слишком сильна — слишком сильна даже для внушенной тебе Секишем самобоязни. Ты встретилась лицом к лицу с собой и сказала: «Я есть все, чем боюсь быть. С тем, что я есть, ничего не поделаешь. От меня это никак не зависит. Следовательно, я буду наслаждаться и пожинать выгоды своего превосходства и давить этих муравьев под своей пятой». В Белханноре не было никакой связи — ты просто почерпнула дополнительные резервы Силы, открытые теперь для тебя без установленных тобой же самой барьеров. Ты была Уастис, Восставшей, богиней Белой пустыни. И, наконец, ты пустила в ход свою силу против Вазкора — в презрении, потому что он не имел никакого права разделять с тобой твою гордыню.
— Я убила его, — прошептала я своим белым полуоткрытым рукам.
— Ты убила его, — повторил Рарм, — а потом легла умереть под башней.
— А когда племя нашло меня, моя Сила исчезла. Я не могла даже понять их речи, не говоря уж о том, чтобы убить их провидца.
— Что было твоим окончательным наказанием самой себя. Ты увидела себя, обретшей Силу. Ты подтвердила суждения Секиша о тебе. И поэтому теперь ты полностью заблокировала свои Силы и позволила жестокости племени завершить твое наказание. Ты страдала, но тебе требовалось и хотелось страдать. Когда с тобой обращались, как с бесполезной женщиной, дурой и рабыней, это было действием принцев и принцесс под горой, хлеставших себя в горестном смирении. Ты оставила своего ребенка не только потому, что он причинил тебе боль, но и потому, что это было целесообразно. И, наконец, ты стала зверем в болотах, отгородившись от всякого разумного контакта с человеком.
— До тех пор, пока черное племя не приняло меня к себе.
— И борьба началась вновь, — сказал Рарм. — Покой, а затем — Книга один из тех дневников покаяний, которые тебе давали читать в детстве — напомнили тебе о поиске Нефрита. Ты отправилась к разрушенным городам на побережье, и там ты нашла Карраказа; знала, что найдешь, потому что структура гробницы и место, где стоит жертвенная чаша, были тебе известны. — Я попыталась полностью уничтожить себя, — сказала я. — Сон смерти, который я внушила себе. Боролась я отнюдь не с демоном, а сама с собой. Однако так ужасно! Так реально для меня! Теперь не приходится удивляться, что Фетлин смог меня спасти. Ведь Сила была направлена только на меня — до тех пор, пока мы не достигли долины. Я вызвала там землетрясение, так же, как в Ки-уле?
— Да. Ты всегда была в состоянии привлечь огромные стихийные силы для собственного подавления.
— Сон, — произнесла я. — Темный покинутый город и красный огонь на мысе, вдающемся в залив. Погребальный костер, — поняла я. — Мор явился и к ним тоже. А потом ящер. А потом на берегу — тень корабля и луч света…
— Ты привела нас вниз, — сказал он, — использовала компьютер, чтобы убить ящера. Одно из немногих твоих действий для самосохранения.
— Почему?
— Наверное, — улыбнулся он, — наверное, ты каким-то образом знала, что последует все это. У тебя ведь, в конце концов, есть к тому же и дар предвидения.
В помещении опять воцарилось молчание. Затем он сказал:
— Теперь все твои Силы вернулись. Например, все это время мы общались без всяких затруднений.
— Браслет, — возразила я. Но когда посмотрела на него, зеленый огонек не мигал. Я сняла его с запястья. И сказала:
— Я теперь понимаю, но еще не полностью. У меня был один год жизни после детства. Но я гарантировала, что когда мне доведется родиться вновь, я появлюсь мертвой.
Он встал.
— Ты все еще мертва, — сказал он мне, и я отлично поняла его. Он подошел ко мне и поднял меня, пока я не оказалась лицом к лицу с ним. — Ты еще не нашла Нефрит.
Я отвернулась.
— Этого последнего я боюсь.
— Ты знаешь ответ. Ребенком ты знала. Став женщиной, ты заставила себя забыть. У тебя есть только один путь освободиться.
Из стены перед нами выскользнул серебряный лед зеркала. Оно стояло передо мной, словно неуязвимый страж, преграждая мне последний путь к бегству. В нем я увидела наши отражения, темный мужчина, бледная женщина с прикрытым лицом.
— Прежде, чем я отвел тебя к компьютеру узнать правду обо всем этом, — сказал он, — та часть тебя, которую ты называла Карраказом, парализовала и ослепила тебя, чтобы помешать твоему уходу. Теперь ты уничтожила этого убийцу, и тебе больше нельзя прятаться от действительности, — он умолк. И поставил меня впереди себя перед блистающим высоким зеркалом. — Сними маску, — приказал он.
Мои руки немного поднялись, запнулись и упали обратно.
Он держал меня на месте.
— Сними маску.
Мои руки двинулись к шее, вверх к линии волос, где заканчивалось черное надлобье шайрина. Мои руки застыли и оцепенели и не желали ничего больше делать.
— Не могу, — простонала я. — Безобразие, как зверь…
— Нефрит, — напомнил он. — Нефрит.
— Да, — сказала я. Я закричала на отражение, словно оно теперь было моим врагом. Я содрала и сорвала шайрин с кожи, и моя кожа задышала, воздух ударил, словно снег, по моему лицу. Но я не могла вынести взгляда на то, что зияло передо мной. И закрыла лицо ладонями.
Я припадала к полу, обхватив одной рукой голову, прижавшись подбородком к груди.
— Нет, — заявил он. Опустившись позади меня на колени, он оторвал мои пальцы от лица, а когда я заменила их другой рукой, он отнял и ее тоже. И держал мои руки прижатыми к бокам. Лицо его оказалось напротив моего, когда я попыталась уткнуться себе в грудь.
— Посмотри, — приказал он. — Посмотри.
Было в его голосе что-то такое — отчасти смех, отчасти горькая печаль. Я подняла голову, хотя и не достаточно высоко, чтобы видеть.