Но серебро и банкноты все еще оставались закопанными в земле, а Вилье они были необходимы для закупки оружия и продовольствия для своей армии. Поэтому он просто издал постановление, согласно которому государственные серебряные и бумажные деньги после десятого февраля объявлялись фальшивыми, а до тех пор они подлежали обязательному обмену на новые деньги в казначействе штата по номиналу. Однако это не отдало в его руки капиталы богачей. Большинство финансистов заявили, что это пустые угрозы, и не обращали внимания на постановление Вильи. Но вот утром десятого февраля по всему городу был расклеен приказ, коим объявлялось, что отныне серебряные и бумажные деньги государственного выпуска считаются фальшивыми и больше не подлежат обращению среди населения или обмену на новые деньги. Виновным в несоблюдении приказа угрожало двухмесячное тюремное заключение. Это заставило взвыть не только городских капиталистов, но и предусмотрительных скряг в отдаленных деревнях.
Недели через две после опубликования этого приказа я присутствовал на обеде у Вильи в доме, который он конфисковал у Мануэля Гомероса и сделал своей официальной резиденцией. Как раз во время обеда прибыла делегация одной из тараумарских деревень — три пеона в сандалиях, — чтобы заявить протест против декрета, объявлявшего государственные деньги фальшивыми.
— Ведь мы, mi General, — сказал глава делегации, — только теперь услышали об этом приказе. Мы все время пользовались старым серебром и бумажками у себя в деревне. Мы еще не видали ваших денег и не знали, что…
— А много у вас денег? — прервал Вилья.
— Да, mi General.
— Три, а то четыре или пять тысяч песо, а?
— Больше, mi General, больше.
— Сеньоры! — свирепо нахмурился Вилья. — Образцы моих денег были в вашей деревне через двадцать четыре часа после выпуска. Но вы решили, что мое правительство долго не продержится. Вы вырыли ямки у себя под очагами и попрятали деньги. Вам было известно о моем первом приказе через сутки после того, как он был расклеен на улицах Чиуауа, но вы не пожелали обратить на него внимания. О втором приказе вы также узнали немедленно. Но вы думали, что, в случае надобности, обменять деньги никогда не поздно. А потом вы испугались, и вот вы трое, самые богатые в своей деревне, сели на своих мулов и приехали ко мне. Сеньоры, ваши деньги фальшивые. Вы теперь бедняки.
— Valgame, Dios! — вскричал старейший из делегатов, обливаясь потом. — Мы ведь теперь разорены, mi General! Клянусь вам, мы не знали… Мы давно обменяли бы… В нашей деревне люди начинают голодать…
Главнокомандующий на минуту задумался.
— Ну вот что, — сказал он, — не ради вас, а ради бедняков в вашей деревне, которые не могут купить себе хлеба, я попробую что-нибудь сделать. В следующую среду в полдень привозите в казначейство все свои деньги, до последнего гроша, и тогда посмотрим.
Об этом услышали и обливавшиеся потом финансисты, которые, держа шапки в руках, ждали в приемной, и в следующую среду в полдень нельзя было пробиться к дверям казначейства.
Величайшей страстью Вильи было просвещение. Он верил, что все вопросы современной цивилизации можно разрешить, отдав землю народу и открыв для него школы. Нередко мне приходилось слышать, как он говорил: «Сегодня я проходил по такой-то и такой-то улице и видел там много детей. Давайте откроем там школу».
В Чиуауа насчитывается сорок тысяч жителей. В разное время Вилья открыл в этом городе больше пятидесяти школ. Он мечтал о том, чтобы послать своего сына учиться в Соединенные Штаты, но, когда начался учебный год, он должен был отказаться от своих планов, так как у него не хватило средств внести плату за обучение.
Как только Вилья взял власть в свои руки в Чиуауа, он тотчас же послал своих солдат работать: обслуживать электрическую станцию, конку, телефонную станцию, водопровод и мельницу Террасаса, Он также посылал своих солдат в качестве управляющих на крупные асиенды, которые конфисковал. Он поставил солдат на бойни, где они резали скот, принадлежавший имениям Террасаса, мясо продавали населению, а доход от продажи поступал в казну. Тысячу солдат он расставил по улицам в качестве гражданской милиции. Под страхом смерти запрещалось воровство и продажа спиртных напитков солдатам. Он даже пытался завести пивоварню, но среди его солдат не нашлось опытного пивовара.