Вечером, когда стемнело, после второй порции сытной похлебки Дениса потянуло на разговоры. Он подсел поближе к Андреичу, следившему у очага за обжигом горшка, и спросил:
— Андреич, а гейдель-бергский человек мог разговаривать?
— Наверно нет.
— А научить его можно было?
— Ну если обезьян учили, то и его научили бы. Языку жестов. Ну может еще мычал бы немного.
— А читать их можно было бы научить?
— Думаю, да.
— Тогда и писать?
— Почему нет? — Андреич чуть отодвинулся от очага, в котором от новой порции дров усилился жар.
— Если они научатся читать и писать, то смогут легко передавать знания следующим поколениям, и в итоге станут умными, как мы.
— Мы еще никого не нашли, а ты их уже учить собираешься. Может тут вообще никого нет, может их как-то заносит сюда, и они быстро вымирают. И даже если эти люди существуют, мы не знаем, действительно ли они аналоги гейдельбергских людей из нашего прошлого или что-то особое. До хомо сапиенс было столько разных видов, что диву даешься. Вот что еще: прежде чем их чему-то учить, надо сто раз подумать. Не из-за того, что они сильно поумнеют и станут опасными для нас, а потому что те из них, кто научится каким-то радикально новым технологиям, смогут просто-напросто массово истребить своих менее удачливых сородичей.
— Как истребить? Зачем?
— А зачем мы истребляли себе подобных? Ради ресурсов, ради понтов и даже ненамеренно — разными эпидемиями.
— Я тоже никогда не понимал, зачем был весь этот ужас.
— Не ты один. Чем дольше здесь живу, тем больше склоняюсь к мысли, что нас как будто нарочно отселили из основного человеческого зверинца и дали возможность создать более гуманную, разумную, и уж точно менее жестокую цивилизацию.
— Ага, с Радомиром во главе, — не удержался от ехидного замечания Руслан.
— Парень, да Радомир по сравнению с вождями старого мира — ангел во плоти, пай-мальчик! Бегает за вами и грозится отправить на угольную шахту. Смех!
— А что он еще может? — недоуменно спросил Руслан.
— Ты хотел спросить, что на его месте могли бы сделать другие? Я бы рассказал тебе, но, боюсь за твое психическое состояние. Тебе сегодня от слов про пойманного зверем ребенка поплохело, а мои рассказы будут гораздо страшнее.
— Ой, опять твои фантазии. Не бойся, выслушаю спокойно.
— Ты когда-нибудь ружье видел? А пушку? А гранату? Нет? Так вот, эти штуки можно сделать и с нашими технологиями. Их не производят, потому что основное назначение таких предметов — уничтожать людей, много людей. Мне не сложно представить, как кто-то другой на месте Радомира вошел бы с вооруженным отрядом в Калитву, сжег бы весь поселок, половину женщин и детей увел бы к себе, часть мужиков
поубивал бы, а остальным приказал найти вас под страхом мучительной казни заложников. И каждый день, пока вас ищут, убивал бы по одному заложнику. Думаю, вас мигом нашли бы.
— Ну даже если так, как они нас нашли бы вот здесь?
— В самом начале, зная о вероятности такого сценария, Борис не стал бы играть в свои нынешние игры, а сразу отвез бы беглецов в Северск.
— Это невозможно, — присоединился к разговору Глеб. — Нас здесь слишком мало. Массовое уничтожение людей приведет к обеднению генофонда. Наши потомки вымрут от кровосмешения.
— Да когда наших правителей интересовали потомки, наивный ты человек! Они готовы были пойти на полное уничтожение человечества в ядерной войне — всех людей, и своих, и чужих. Не то что каких-то там призрачных потомков. Потомкам мы оставили возможность медленно вариться в котле глобального потепления.
— Глобальное потепление — выдумки! — не отступал Глеб.
— Ты-то откуда знаешь? Я сомневаюсь, что среди трехсот шестидесяти человек, попавших в этот мир, был хоть один специалист-климатолог. А болтунов и балбесов — сколько угодно.
В мерцающей от всполохов пламени полутьме повисла не совсем комфортная тишина.
— Я вовсе не обеляю Радомира. Я хочу сказать, что в этом мире уже первое поколение оказалось в среднем гораздо менее жестоким, чем наши ровесники в там. Ну а вы, второе поколение, еще гуманнее нас. Руслан, когда сегодня я сказал, что ты впечатлительный — это был скорее комплимент. Я любуюсь вами, я рад, что вы такие. Я с оптимизмом смотрю в будущее этого мира. Вашего мира. Пропорция негодяев и хороших людей всегда и везде примерно одинакова, но не всегда хорошие люди могут совместно противостоять плохим. Я верю, что вы, новое поколение, сможете.