— Как и днем, — ответил Денис.
— В небе просветов не было?
— Не видел. Дождь шел.
— Блин, когда ж он перестанет? Руслан, когда балансиры будем крепить?
— Хоть сегодня.
— Глеб, навес будете со мной делать, а то всю дорогу мокрыми будем.
— Мы и так будем мокрыми, из-за волн.
— Борта хорошо нашили. Выше некуда. Если крыша не протечет, есть шанс, что поплывем в полном комфорте, словно миллионеры на яхте.
— С таким парусом поплетемся не быстрее черепахи, — в голосе Руслана оптимизма было поменьше.
— Зато шквалы не страшны.
За разговорами дождались рассвета. Подул западный ветер и постепенно разогнал дождевые тучи. За длинный световой день доделали лодку. Работы под большим навесом, худо-бедно защищавшим от дождя, продолжались уже три недели. Путники спешили отправиться в плавание, опасаясь раннего начала осенних штормов.
— Отличная погода. Почти идеальная. Завтра будем испытывать, — Руслан вечером поделился планами с товарищами.
— Маша! — позвал Андреич девушку, отдыхавшую в своей половине большой хижины. — За тобой название нашей яхты.
— Ты третьего дня сказку про золотую шкуру рассказывал. Помнишь?
— Про золотое руно.
— Да. Как у них корабль назывался?
— Арго.
— Пусть будет «Арго». Они тоже здесь плавали.
— Да. Именно здесь проплывали. Вот теперь точно все готово.
На следующий день погода не изменилась. Лодку с помощью деревянных катков спустили на воду и испытали. Пришлось чуть уравновесить боковые балансиры, но в целом серьезных проблем не наблюдалось.
После ужина в предвкушении завтрашнего отплытия некоторых потянуло поговорить.
— А тогда, в десятом году, когда по Черному морю плавали, знаки ставили? — спросил Глеб.
— Вроде да. Правда не знаю, как часто. Увидим, — отозвался Андреич.
— Они в шторма не попадали?
— В серьезные нет. Летом плавали. Хорошая погода была.
— Что-нибудь интересное рассказывали?
— Интересное? — Андреич задумался. — Около Босфора подрались. Данила, брат Бориса, он был капитаном, раскомандовался. Приказал идти по Босфору на юг, к Эгейскому морю. Хотя это не входило в планы экспедиции. Большинство команды отказалось. Он стал распускать руки. Ему дали по ушам. Помогло. Правда дальше, вдоль западного берега, как планировалось, не пошли, а вернулись той же дорогой, но зато целыми и невредимыми, это главное. Кстати, именно после этой экспедиции у калитвенцев исследовательский пыл поутих. Григорий с семьей перебрались к нам в Кумшак. Он и был заводилой у тех, кто поцапался с Данилой.
— Колькин отец, — пояснил Руслан.
— Я не знал такого, — удивился Глеб.
— Восемнадцать лет прошло. Это уже не столь важно. Так вот, Борис-то не дурак — понял, что люди скоро начнут от него разбегаться, и фантазии свои с тех пор направил вовнутрь поселения. Дороги хорошие сделал, общий дом, тарпанов стали приручать, туров. На быках-то полегче пахать, чем самим толпой в плуг впрягаться.
Андреич налил себе горячего компота.
— Это я про интересное. Да, до меня именно сейчас дошло, что то плавание стало по сути концом эпохи, границей двух моделей развития.
Он хлебнул из кружки.
— Жаль тех, кого до этого потеряли. Ходили-бродили, рисковали, а ничего принципиально нового так и не обнаружили. Как нам при подготовке описывали этот мир, так примерно все и оказалось. Мы вот гельдов нашли, но, можно сказать, случайно. И это, пожалуй, самое серьезное открытие с самого появления.
— Но люди-то сами отправлялись в экспедиции, не из-под палки? — спросила Маша.
— Сами. Радомир и Борис никого заставить бы не смогли. Это был общий порыв, и общее угасание порыва, а начальники настроения чувствовали, и на их изменения реагировали, хотя может с небольшим опозданием.
— Я думаю, причиной изменений стали мы, ваши дети. Вы все больше стали чувствовать ответственность, стали думать о земном, а не витать в своих облаках.
— Возможно.
— То, что ты сейчас с нами, этому подтверждение. Вот тебя — одиночку — мало что удерживает на одном месте. Ты все тот же бродяга, любитель экстрима, что и двадцать восемь лет назад.
Андреич рассмеялся:
— Ну, ты вывела меня на чистую воду.
— Это не я, это моя мама. Так она говорила про отца: что у него, как и у многих других, попавших сюда, все время свербило в одном месте, и что им трудно не двигаться, они — прирожденные исследователи. Поэтому погибали чаще других.