Где жизнь творить – мне все равно,
Где б ни был я, Господь со мною.
Им все ко благу решено:
В пустыне Он струит волною,
Во мраке Он горит звездой,
В алканьи щедро насыщает,
Идет за плугом бороздой,
В тюрьме несчастных навещает.
Порой неправдой потрясен,
Порою пытками измучен,
Я не погибну, если Он
Со мной в скитаньях неразлучен.
1950
В хороший день – хорошие слова.
Душа поет, не плача, не стеная.
Перед глазами – неба синева
И живописность вечная земная.
Вдали стеной лиловые леса,
Вблизи луга и мотыльков порханье,
И облаков спешащих паруса,
Как в дни разлук платков и рук маханье.
Всю красоту и неба и земли
Не раз творцы великие воспели.
Мне хочется, чтоб в строчках расцвели
Все краски мира, все земные трели.
Как это сделать, Боже, подскажи,
Ведь Ты – Художник: нет таких на свете!
Что лучше синих васильков во ржи
И музыкальных птичьих междометий?
Я удивлен Твоею добротой
И щедростью, которой нет предела.
Мне жизни крикнуть хочется: «Постой!»
А жизнь летит, как до сих пор летела.
Остановить ее ничем нельзя,
Бесплодны все усилья и попытки.
Но пусть земная краткая стезя
Подобна будет золоченой нитке.
Та нить давно протянута к Творцу —
По рвам, горам, путям и бездорожьям…
Клубочек жизни катится к концу —
К той цели, что зовется Царством Божьим.
1963
Мечтал я мальчиком – немало
Свершить в преклонные года.
Пора преклонная настала,
Но от свершений ни следа.
Мечты предстали заблужденьем,
Повержен счастья пьедестал.
И ныне стало наслажденьем:
Мечтать, чтоб мальчиком я стал.
Земля, земля, безропотная странница,
О, как устала ты с людьми скорбеть.
Исчезну я, но красота останется,
И будут так же утром птицы петь…
Жизнь не замрет, лишь для меня, несмелого,
Закончится цветов и звезд парад.
Березка возле дома опустелого
Заплачет янтарями в листопад.
Навек замолкнут выступленья устные —
Что ж делать? Знать, всему – своя пора.
Ах, почему такие строки грустные
В тетрадь заносятся из под пера?
Святой Антоний льнул душой к святыне,
Упорством он боролся с сатаной
В безлюдной и безжизненной пустыне,
Где изнуряли и песок, и зной.
И одержав не малые победы,
Он к людям шел бороться со грехом,
Но на него обрушивались беды,
И сатана казался меньшим злом.
К пескам, колючкам, возвращаясь снова,
Он отдыхал душой и телом там
От яда человеческого слова
И от грехов, бегущих по пятам.
1973
Немцы отступали.
– Где жена и дети? Успели эвакуироваться в первые дни войны или пережили оккупацию со всеми ее ужасами? – думал Николай Кораблев. – Повидаться бы со своими, пробыть вместе хоть полчаса, а потом снова гнать неприятеля – до Берлина и дальше… до полного уничтожения.
Как лейтенант запаса Николай Кораблев был мобилизован в первый день войны. Вечером на станции провожали жена и дети. Последний взлет белого платочка, машущие рученки малыша на руках матери, заплаканное лицо старшего… И с тех пор жизнь разделена на два не сообщающихся мира: ни одной открытки от него, ни коротенькой весточки от них. Был человек – и нет. Была семья – и остались только воспоминания.
Малыш при расставании умел говорить два слова: «Мама» и «Папа». Старший учился уже во втором классе. Прошло два года. Теперь, конечно, выросли, поумнели, погрустнели.
Жди меня – и я вернусь,
Только очень жди.
Кто не знал этого стихотворения наизусть среди бойцов и командиров?
Передовая часть приближалась к родному городу. Отступая, немцы сдерживали натиск атакующих, отдаляя желанные минуты свидания Николая Кораблева с семьей.