О, этот трепет всеобъемлющего нетерпения! Как будто горит дом, а в доме семья, и нет никого, кто бы вывел ее из пламени. Это сделает только он, но его не пускают.
– Потерпите еще день… еще час, – умоляет он всем напряжением любви.
Город занят. Но что это? Где улицы, скверы, красивые здания? Всюду развалины, обломки, угли, зола… А среди всего этого – бункера, окопы, блиндажи.
Николай бежит на свою улицу – «Имени Тимирязева», но улицы нет. Не уцелел ни один дом. Напротив была водопроводная колонка. Вот она. За домом был садик. От него остались обгорелые кустики.
Николай бродит по двору, среди обломков кирпичей. Найти бы хоть что-нибудь, напоминающее о своих… Вот корешок какой-то книги. Наклоняется. Поднимает. Разглядывает. Боже мой: это уголок от альбома с семейными фотографиями… Значит, ничего не успели вынести из дому. Что стало с ними? Где они? Спаслись или погибли? У кого спросить? Как напасть на след?
Тяжелое, жгучее, мешающее дышать разрастается в груди – отомстить! За все: за разорение, за гибель близких, за уничтожение родного гнезда, за горе и слезы!..
Каждая радио-передача вопит:
– Убей немца!
Плакаты, в тот же день развешанные на развалинах домов убеждают:
– Убей немца!
«Жди меня – и я вернусь»…
Но как могут ждать мертвые?..
– Мстить! Мстить без жалости! Без содрогания! Не может быть речи ни о какой человечности! Убью первого живого человека на немецкой земле, кто бы он ни был! Пусть девушка, пусть старуха, – все равно! Немцы убивали наших родных матерей и жен… Какое мы имеем право на милосердие?
Волна наступления, нарастая, катится на запад. Земля врага приближается. Скоро! Скоро!
Вся рота любит Николая Кораблева. Все знают о его решении – убить первую живую душу на немецкой земле.
– Товарищ командир, коль понадобится помощь, кликните меня.
– Спасибо, обойдусь без помощи!
Два года накаливалась местью душа. И вот наступил январь 1945 года. Отдан приказ:
– На Берлин!
Страшная техника, сокрушая все на своем пути, движется неумолимой лавиной. Все больнее заноза в душе Николая Кораблева:
– Убить на немецкой территории! Все убитые до сих пор в русских и польских пределах, не в счет!
Раннее утро. Какой-то хутор. Радио об'являет:
– Товарищи! Мы в пределах Германии! Николай бежит: «Не будет пощады!»…
Но вместо хутора – пепел, развалины, все сметено артиллерийским огнем. Ни одной живой души. Какая досада!..
Но что это за вздохи и стоны под досками упавшего забора?
– А, вылезай, голубчик!..
Мальчик. Лет десяти – бледный, изможденный, перепачканный, испуганный, качающийся от голода, холода и ужаса.
Николай Кораблев лихорадочно выхватывает из кобуры револьвер, а мальчик протягивает тонкую дрожащую рученку:
– Майн Герр… штикхен… брот… битте…
Опустилась рука с револьвером. Угас огонь, два года толкавший вперед. Вспомнился свой, старший. Ему теперь столько же. Может быть так же когда-то прятался под забором, так же умолял немецкого офицера о маленьком кусочке хлеба… Убил ли его за эту просьбу офицер?
– Как зовут?
Мальчику непонятен вопрос на чужом языке.
– Ну, Фриц, Петер, Пауль?..
Голодное существо догадывается: спрашивают имя.
– Иоганнес…
– Вон оно что… Иван, значит?.. И у меня такой же… И звать Ванькой… Как же я тебя убью?.. Повезло тебе, хлопец… Не подымается рука… Двухлетний накал – впустую… Ну, ничего, может быть это даже к лучшему… Есть хочешь?.. Во тебе сухари, копченая колбаса, шоколад…
Подбежали красноармейцы.
– Товарищ командир! Это что же значит? Хотели убить, а вместо этого отдали весь неприкосновенный запас?
– Мало ли чего болтает язык?.. У сердца свои законы и приказы… На сынишку похож… И зовут так же: Иваном.
– Гут морген, немецкий Ваня!
– Обманул тебя твой фюрер!
– Обещал весь мир, а дал погибель! – шумят красноармейцы, а сами закутывают мальчика в шинель, суют конфетки.
Грязное лицо малыша освещается подобием улыбки. В этом выражении надежда:
– Не убьют эти люди, о которых он слышал много страшного от родителей, учителей и священника.
1953 г.
На скрининге
Американец сидит за столом с бумагами. Подходит дипист. Молча приветствуют друг друга вежливыми поклонами. Американец жестом приглашает сесть.
А. Ду ю спик инглиш?
Д. Никс ферштейн.
А. Шпрехен зи дойч?
Д. Чуточку шпрехаю. Только самую малость.