— Слава севасту Иванко!
— Слава-а…
Несмотря на приветствия, Иванко ехал хмурый, молчаливый. «Торжество, а по какому случаю? — раздраженно думал он. — Не было битвы, не было крови… А надо, чтобы эти люди, что сейчас славословят его, почувствовали запах крови, увидели ее и поняли, что василевс не простит им кровопролития».
Он приказал вывести из темниц ромейских стратигов и сотников. Все они были опытными и заслуженными командирами, храбрыми воинами. Догадываясь о своей участи, они смело смотрели в глаза мизийцу.
— Повесить на крепостных воротах! — приказал севаст.
Приказ Иванко стер улыбки с лиц его приближенных.
Это вызвало у севаста прилив бешенства.
— Повесить!
Ромеев потащили к месту казни. Через час их окоченелые тела медленно покачивались на промерзших веревках. Из темницы были выпущены все жители, провинившиеся перед ромеями, мужчины вместе со свободой получили в руки оружие, стали самыми преданными воинами Иванко. Еще вчера рабами в городе и области были болгары, сегодня ими стали ромеи. Торжества закончились. Впереди была борьба — тяжкая, кровавая, с безжалостным истреблением тысяч людей. Торжества закончились, и эхо их, как и хотел Иванко, докатилось до Константинополя…
Евнух Евстафий вновь объявился в приемной Иванко. Он принес две вести — одну хорошую, а другую… Эта другая была от василевса. Император спокойно, без раздражения советовал Иванко образумиться. Он напоминал ему об их старой дружбе, обо всем добром и хорошем, что он сделал для Иванко, восхвалял его достоинства и высказывал надежду, что благоразумие севаста победит и он вспомнит, какое понимание и признание нашел он, гонимый и преследуемый, при его дворе, и тогда ему, всемогущему василевсу ромеев, не придется посылать войска против голубя, клюющего зернышки с его ладони. Но за витиеватостью этих слов крылась жестокая ненависть, леденящая душу угроза, и Иванко отчетливо ее слышал.
— Сын мой покается, и все будет забыто! — такие слова приказал мне передать твоей светлости василевс, — торжественно произнес Евстафий, поднявшись со стула.
А приятная весть была от Анны. Она передавала с Евстафием, что не забыла славного Иванко: она вынуждена была покориться воле отца, но верна своей любви к севасту, благословляет его смелость и надеется на его крепкую десницу, которая принесет ей свободу, и тогда их сердца соединятся навеки.
— Доселе, твоя светлость, я был посланцем императора, — сказал старый евнух. — И я добросовестно передал его повеление, выполнил данную Ангелу клятву. Бог не может обвинить меня в клятвопреступлении. А после этого, — я твой верный человек. Таким повелела мне быть Анна, милостивая моя госпожа. И я, как преданный раб моей госпожи, передам тебе то, что она велела: не верь василевсу! Он послал тебе ласковые слова, потому что его окружили напасти, но эти его слова — горсть пыли. Произнеся их, он тут же приказал обоим своим зятьям и Камице подготовить войска к походу против тебя…
Мите и Стан Главака долго ползали у ног Калояна, уверяя его, что изгнание Иванко из Константинополя открыло ему глаза на козни ромеев и он готов кровью искупить свою великую вину перед болгарским народом. Все эти слезные слова едва ли смягчили бы сердце Калояна, если бы он был только братом убитого Асеня, а не царем. Как брат, он жаждал отмщения, а как царь, искал выгоду. Такой силой, как Иванко, пренебрегать не следует. Ромеи хотели, чтобы Иванко был щитом и мечом против соплеменников; сейчас этот меч, который так долго точили, направлялся против них самих.
Калоян не мог предвидеть такого поворота событий, но был доволен им. Если бы он отказал в прощении, а значит, в поддержке бывшему мятежнику, то настроил бы против себя боляр. Куманы, испытавшие силу Иванко, сейчас тоже настаивали на его прощении. Даже Иван Звездица настаивал. В сложившихся обстоятельствах почему бы не пойти на союз с ним? А чтобы не испытать еще одно разочарование из-за своенравия Иванко, он просто оставит в мозгу местечко, где все же спрячет тайное недоверие к нему…