Пленник вышел на середину комнаты и низко поклонился.
— Где вы его поймали? — спросил протостратор.
— Никто меня не ловил, господин, — произнес болгарин на чистом ромейском языке. — Я сам пришел.
— Вот как! А почему?
— Потому что бессмысленно воевать с всесильным василевсом ромеев.
— Смотри-ка! — недоверчиво процедил протостратор, но болгарин ему понравился.
— Иванко напуган твоими победами, его люди разбегаются. Он вымаливает помощь у Калояна. Чтобы получить благосклонность царя болгар, он сегодня приказал отправить ему все награбленные в Пловдиве богатства, несколько стад скота и пленных ромеек.
Болгарин замолк. Камица пристально посмотрел ему в лицо.
— А если врешь?
— Мне жизнь моя пока дорога, — усмехнулся болгарин. — Клянусь всевышним.
Камица прошелся по комнате. Если ему удастся спасти знатных ромеек Филиппополя, императорские зятья, сидевшие сейчас в этом городе, лопнут от зависти. Протостратор подкрутил свои жидкие усы.
— Если лжешь, уже сейчас можешь проститься с жизнью!
— Я не лгу, господин…
— А сильна ли охрана?
— Их мало, господин… Они тронулись в путь затемно и сейчас где-нибудь там, в низине…
— Ладно. Пойдем. Покажешь дорогу, чтобы нам не блуждать.
Камица поправил меч и шагнул к двери.
Въехав на холм, Камица остановил коня, некоторое время смотрел на огромное облако пыли, вздымающееся над островерхой кромкой леса и медленно плывущее в сторону высокого каменного хребта. Казалось, будто все жители соединили свой скот в одно стадо, чтобы перегнать его на новое место. Лазутчики донесли, что скот и пленных ромеек сопровождает всего несколько десятков конников мизийца. Добыча была легкой, Камица отдал приказ о нападении. Его воины сначала соблюдали боевой порядок, а затем беспорядочными толпами побежали в сторону окаймленного лесами поля, над которым висело пыльное облако. Туда же, охваченные жаждой добычи, ринулись и телохранители Камицы. Протостратор, зная алчность своих людей, удерживать их не стал, съехал с холма, спешился. Конь начал щипать траву, а Камица, отстегнув меч, присел на камень. Он представлял себе, как его воины, разделившись на две группы, с двух сторон ринутся на добычу, перебьют болгар, начнут грубо сдергивать с повозок изнеженных филиппопольских ромеек и тут же, в кустах, насиловать их. Самых знатных Камица приказал не трогать, а привести к нему, да разве его озверевшие воины вспомнят об этом? Впрочем, это не беда, — главное — пленницы будут отбиты, о чем немедленно надо послать сообщение василевсу…
Неожиданно конь протостратора вскинул голову и захрапел. Камица вздрогнул, мгновенно схватил лежащий на траве меч. Но подняться не успел — из кустов выскочила толпа оборванных горцев, навалилась на протостратора. Через минуту он был опутан крепкими веревками. Они подняли его, словно куль перекинули через седло его же коня и повезли в сторону поля, над которым стояло пыльное облако, сделавшееся еще гуще.
Потом предводителя ромеев грубо сбросили наземь возле каких-то повозок. Сквозь оседающую пыль Камица увидел страшное зрелище. Цвет ромейского войска был перебит и полег снопами на окровавленном поле. Зеленя побурели, словно их полили красными отблесками заката, а на траве выступили капли кровавой росы, разносящей по полю тяжелый сладковатый запах. Камица представил себе, как озверевшие горцы, таившиеся в засаде, с ревом и свистом ринулись на расстроенные ряды ромеев, увлеченных захватом богатой добычи, и безжалостно принялись их рубить, как мясники, он застонал от обиды и гнева. Так провести его, старого военачальника?! И где этот перебежчик конепаса? Кажется, он, стараясь еще раз показать свою искренность и преданность василевсу, повел опьяненных жадностью ромеев на захват добычи. И вот их обнаженные тела валяются в окровавленной траве. Горцы содрали с них всю одежду и, уже переодевшись в нее, бродили среди трупов, подбирая ромейское оружие — копья, мечи, колчаны со стрелами, кованые щиты. Добычу они грузили на повозки, возле которых лежал Камица. Губы его пересохли, он облизывал их шершавым языком. В голове гудела одна и та же навязчивая мысль: земля холодная и сырая, я же простыну, простыну… Эта мысль тревожила его до тех пор, пока какой-то горец не подошел к нему и не разрезал опутывающие его веревки. Камица встал, чувствуя боль в руках и ногах, встряхнулся. И вдруг замер: под ближайшим деревом стоял Иванко. Сквозь густую листву на него падали утренние лучи солнца и тонули в медных волосах конепаса. Камица невольно сделал к нему шаг, но что сказать, не знал. Они были и старыми знакомыми и старыми врагами.