Но тут в его судьбу вмешалось Провидение. Вернее, прИвидение – в моем лице.
Брошенный мною увесистый камень в кошку не попал, однако погоня была мгновенно прервана, и мяукающий хищник поспешил скрыться в узком лазу, который вел, очевидно, в подвал – а насмерть перепуганный домовой с размаху ткнулся в мою ногу, наполовину уйдя в нее.
С видимым усилием и чмокающим звуком он выбрался обратно и, не удержавшись на маленьких кривых ножках, растянулся на земле. Я улыбнулся и протянул руку, чтобы поднять неудачника – но тут из подвала раздался такой панический и душераздирающий мяв, что я невольно вздрогнул и глянул в ту сторону.
Незадачливая кошка пулей вылетела из лаза; шерсть на ней частично стояла дыбом, частично висела клочьями. Животное рвануло через двор и мигом исчезло, а из лаза показалось следующее действующее лицо.
"Родственник", – догадался я. Действительно, человечек из подвала был копией первого домового, разве что несколько крупнее и более взъерошенный. Цвет его был ближе к бурому; в ручках он сжимал острую и ржавую железку. Когда-то это, видимо, был нож, но для подвального героя он служил боевым двуручным мечом, чуть ли не с него самого ростом. Если не больше.
Рядом со мной зашелестела трава, и я обернулся. Это подошли Черчек с Талькой. Талька во все глаза глядел то на одного домового, то на другого.
Лицо старика было сумрачным, как всегда.
– Домовые? – на всякий случай осведомился я.
– Они самые, – кивнул Черчек. – Этот, – он указал на кошачью жертву, сидевшую на земле у моей ноги, – этот – запечник. В доме живет, за печкой, значит… Куролесит помаленьку, но ничего, терпеть можно. А вон тот, злющий – подвальник. У-у, Падлюк!
– Что, вредный? – сочувственно спросил Талька.
– Не то слово! – тут Черчек узрел железку в руках подвальника, и его лицо (Черчека, а не домового) налилось дурной кровью. – А-а, так вот куда мой ножик запропастился! Я его, как дурень, с зимы ищу, а он тут, рядышком! Ну, Падлюк (это кличка у него такая, Падлюк, – пояснил старик мне), ну, зараза, ты у меня допрыгаешься! А ну, отдай немедленно!..
Подвальник по кличке Падлюк скорчил в ответ гнусную рожу – она у него и так была весьма паскудная, а стала еще гнуснее – затем скрутил здоровенный, не по росту, кукиш и шмыгнул обратно в подвал.
Чем и спасся от полена, которым не замедлил запустить в него возмущенный Черчек.
Нож подвальник, естественно, уволок с собой.
– Так вот чем он бочку с квашеной капустой открыл! – продолжал кипятиться дед. – И добро б сожрал, а то по всему погребу разбросал! Вонища теперь от нее – я-то не сразу спохватился… А ты, Болботун, чего веселишься?! – прикрикнул он и на запечника. – Небось, вместе шкодили, а?
Запечник Болботун поспешил спрятаться за мою ногу, а Черчек все бушевал, сразу забыв о нем:
– Ну, попадись он мне, этот паразит! То сапоги дерьмом вымажет, – старик уже обращался ко мне, явно в поисках сочувствия, – то зимой ступеньки водой польет – чуть ноги себе не переломал! И свечки все в доме сожрал, на пару с этим, – обличающий перст уперся в прятавшегося за моей ногой Болботуна. – Падлюк! Одно слово – Падлюк!..
Внезапно Черчек успокоился и, отвернувшись, тихо проговорил:
– Вот это и есть Лица Лишенные… Память, то есть, потерявшие. И я таким стану… после смерти. Или еще чем похуже. Недолго ждать осталось…
Он замолчал и медленно побрел к дому, так и забыв отдать мне собранный узелок.
Я совсем по-другому взглянул на запечника, который развлекался тем, что со всего размаху всаживал свой маленький кулачок в мою ногу и с чмоканьем извлекал его обратно. Вот он, бывший маг, колдун, владелец Дара, живая сказка, прошедшая сквозь врата смерти…
Зачем? А вот зачем…
Я порылся по карманам и обнаружил кусок зачерствевшей оладьи. По крайней мере, лучше, чем свечка.
Присев на корточки, я протянул еду запечнику.
– Давай знакомиться, хулиган… Меня зовут Анджей. Есть хочешь?
Отскочивший было Болботун недоверчиво покосился на меня, опасливо приблизился, поспешно схватил угощение и, пискнув что-то неразборчивое, снова отскочил. Еще раз глянул на меня и набросился на еду.
Талька тронул меня за плечо.
– Ты знаешь, папа, – вздохнул он, – Черчек мне тоже умереть предлагал. А Дар ему отдать. Говорил – я тогда к маме вернусь… тебе просил не рассказывать, а то, мол, ты сердиться будешь. Я, конечно, хочу к маме… только страшно. Вдруг умрем, а потом – как эти, – Талька указал на жадно жующего запечника. – По подвалам прятаться…
Болботун слизнул крошки и уже уверенней шагнул ближе, знаком прося добавки. По-моему, он начал ко мне привязываться. На мою голову.
– Эй, – заорал в хате Черчек, громыхая посудой, – сюда иди! Поешь перед дорогой да переоденешься…
Я смотрел на Болботуна. Взять его с собой, что ли? Живая душа, все веселее…
Рядом сопел Талька. Он тоже хотел идти со мной и знал, что не возьму.
И не возьму. Я нутром чуял – а может, не нутром, а доставшимся мне осколком Дара – что здесь ему будет безопаснее. Здесь – Бакс. Здесь – Черчек и Вилисса, которым мой сын позарез нужен живым.
Чтобы он мог добровольно умереть.
И отдать им Дар.
Я неслышно выругался и пошел к избе…
ИНТЕРМЕДИЯ
БАКС
…ребята поработали на славу – все небо, как матом, обложило серой мглой, и никакой тени видно не было. Странно получается: мы – нечисть по их понятиям – тень отбрасываем, а они, вроде как нормальные люди – нет. У нас дома все наоборот… Может, они как раз нечисть и есть?
Ладно, чего зря мозги сушить… Вон, кстати, и кабак – здоровенный бревенчатый дом с широким и на удивление чистым крыльцом… ни тебе плевков, ни окурков, ни шелухи от семечек – чисто воскресная школа, а не злачное место!
Вот черт. Опять забылся – пальцы сквозь ручку прошли! Аккуратнее надо, медленнее… вот так.
Хорошо, что не стемнело еще полностью, и свечей не палят – а то бы меня мигом раскусили. А так – ничего, сойдет. Вон и столик свободный.
– Чего изволите, Человек Знака? – вырастает передо мной толстопузый хозяин.
Человек Знака? Ладно, леший с ним, пусть будет Человек Знака.
– Пиво есть? – какой-то мелочью я у Черчека разжился, на пиво наскребу…
– Конечно!
– Два пива.
– Желаете что-нибудь из еды?
Да ну его, авось, хватит!..
– Желаю. Рыбку желаю.
– Сию минуту!
Хозяин исчезает. И тут же возникает вновь, с двумя глиняными кружками, на которых стоит подносик с сочащейся жиром рыбиной, нарезанной изящными ломтиками, и из них выглядывает алая икорка. Однако! Обслуживание у них – как у нас в ресторане… да еще не во всяком. Может, и житье-бытье у них не такое сволочное, как его старый лопух Черчек расписывал? Ну, пришли местные оболтусы, плюхами перекинуться – так у нас это дело сплошь и рядом! Взять хотя бы того лохматого, что с НАШЕГО хутора – за банку первача ножом пырнет!
Тут я замечаю, что хозяин заведения все еще стоит возле моего стола. А-а, конечно, – денег ждет! Счет выписывать здесь, похоже, не принято. Кстати, и вывески на кабаке нет – странно…
Осторожно, чтобы не въехать рукой внутрь стола, лезу в карман. Извлекаю оттуда всю наличность (главное, чтобы сквозь ладонь не просыпалась).
– Этого хватит?
Хозяин оторопело смотрит на меня и молчит.