— Вдруг в подвале окажутся люди? — спросила она, утащив его за пределы слышимости окружающих.
— Никого не будет, — уверенно ответил он. — Рабочий день кончился. Все ушли.
— А охрана?
— Немногочисленная.
— Откуда ты знаешь, где будут охранники при включении аппарата? Вдруг в поле кто-нибудь попадет?
— Мора, — терпеливо начал Ла Наг, — мы раздобыли единственный аппарат Барского, который нынче вечером должны включить…
— Почему же нельзя обождать и наверняка убедиться, что в подвале никто не погибнет?
— Потому, что собранные в подвале деньги будут уничтожены. Если их сожгут — вместе с ними сгорит аппарат Барского. А он у нас только один!
— Ну, давай тогда точно проверим…
— Да никак нельзя точно проверить!
Терпеливость сменилась отчаянием.
— Заглянуть в подвал невозможно, а значит, невозможно проверить, есть там кто или нет! Аппарат должен сработать сегодня между пятнадцатью двадцатью семью и пятнадцатью двадцатью восьмью или вообще никогда, потому что необходимое совпадение случится лишь через три дня!
— Неужели это так важно? Тебе очень нужны эти деньги? Почему бы на время о них не забыть?
Ла Наг замотал головой:
— Мне нужно еще одно выступление Робин Гуда, которое укрепит его авторитет, напомнит о нем народу. А при нынешней мощной охране инкассаторских грузовиков это единственный способ нанести последний сокрушительный удар.
— А если кто-нибудь будет в подвале? — закричала Мора.
Стоявшие у флитера соратники оглянулись.
— Ну, тогда плохо дело, — тихо сказал Ла Наг. — И я ничем помочь не могу.
Он повернулся, направился к флитеру. Так и знал, что она будет вмешиваться в его дела. Быстро принялась мешать. Какое-то время и правда казалось, что будет стоять в стороне, а не у него на пути. Нечего было даже надеяться! Чем больше он думал об этом, тем сильней злился. Откуда у нее право…
На полпути к флитеру тошнотворно холодный ком притушил разгоревшийся гнев, закричал криком, требуя остановиться. Нерешительно — в высшей степени нерешительно — Ла Наг прислушался. Может, в конце концов, есть другой способ.
Подошел к Брунину и флинтерам и приказал:
— Садитесь в другой флитер, штурмуйте ворота Монетного двора.
— С ручными бластерами? — ошеломленно охнул Брунин.
Ла Наг кивнул:
— Ваша задача — не совершать прорыв, а произвести диверсию. Выманить подвальную охрану к воротам. Один раз промчитесь, и хватит, а потом как можно быстрее возвращайтесь в Примус. Пока организуют преследование, успеете затеряться в кварталах для безработных.
— На меня не рассчитывай, — заявил Брунин. — Это безумие.
Ла Наг выразил все, что испытывал в данный момент, в самой что ни на есть безобразной ухмылке.
— Ну, правильно! — презрительно воскликнул он. — То ты рвешь и мечешь, считая мои действия слишком мягкими и осторожными, а когда тебе выпал шанс рискнуть, удираешь в кусты. Мне надо было бы догадаться. Попрошу дока. Может, он согласится…
— Нет! — Брунин схватил его за руку. — Профессор меня не заменит! Пошли, — бросил он, оглянувшись на флинтеров.
Когда корабль Брунина взлетел, широкой дугой разворачиваясь к дальней стене Монетного двора, Ла Наг почуял на спине прикосновение чьей-то руки.
— Спасибо, — шепнула Мора.
— Посмотрим, что будет, — проворчал он, не глядя на нее.
— Все будет прекрасно.
— Хорошо бы.
Он очень холодно с ней обращался. Даже если она права, вмешательство раздражает нисколько не меньше.
Корабль с Брунином и флинтерами, набрав предельную скорость, скрылся из вида за Монетным двором и вдруг снова выпорхнул серебристой точкой, планируя над казармами прямо к приземистой цели. Ла Наг знал, что уже повсюду подняли тревогу, имперская охрана направляется на оборонительные позиции, охранники по коридорам бегут из подвала, сам подвал автоматически закрывается. У входа замелькали короткие вспышки, потом флитер исчез, помчавшись сломя голову к Примус-Сити.
Он взглянул на время — пятнадцать двадцать шесть, нажал кнопку в центре активирующего белого диска. Остальное должен сделать таймер.
В расчетный момент с точностью до наносекунды таймер сработал, послав, в свою очередь, сигнал прибору Барского в подвале. Лежавшие там деньги вместе с крошками синтестона со стен и полов вмиг исчезли. Вся куча целиком переместилась в прошлое на одну и тридцать семь сотых наносекунды и материализовалась в воздухе над Примус-Сити точно в том месте, где одну и тридцать семь сотых наносекунды назад находился подвал Монетного двора.
«…хотя официальные лица пуще прежнего хранят молчание, кажется, пролившийся нынешним вечером «денежный дождь» состоял из старых, вышедших из обращения бумажек, украденных из подвала самого Монетного двора. Насколько известно, ранним вечером одинокий флитер совершил короткую атаку на Монетный двор. По свидетельству охраны, до этого происшествия деньги лежали в подвале, а когда его приблизительно через час после исчезновения флитера снова открыли — исчезли. Подвал, о котором идет речь, расположен под землей на глубине тридцать метров. Стены не проломлены, подкопа не обнаружено. На сей раз в потоке бумажек по одной марке не было белых визитных карточек, хотя никто не сомневается, что это вновь дело рук Робин Гуда. Министерство финансов обещает провести тщательное расследование инцидента…»
— Деньги, деньги, деньги! — повторяла Мора, сидя в квартире и глядя на Рэдмона Сейерса на видеоэкране. — Тебя, кажется, не занимает ни один другой аспект революции. Разве власть — хорошая или плохая — не важнее, чем деньги?
— Не особенно. При любой власти, тоталитарной или представительной, политики тратят девяносто пять процентов времени на то, чтобы взять деньги в одном месте и передать в другое. Изымают деньги у граждан, потом начинают решать, кому выделить их по льготной привилегии, кому одолжить, кому добавить, кому заново дать…
— А законы о правах и свободах…
— Оговариваются заранее при формировании правительства. В тот момент свободы максимальные, а дальше начинается постоянный процесс сокращения прав личности и расширения прав государства. Есть, конечно, исключения, но столь редкие, что их вполне можно назвать отклонением от общего правила. Посмотри на Империю: в год принимается всего пара законов, имеющих непосредственное отношение к расширению или сокращению свобод — обычно к сокращению. Народ так и не догадывается, что его реально лишают свободы, ежедневно отнимая деньги ради создания или продолжения деятельности бесчисленных комитетов и управлений, которые следят за людьми и изобретают всевозможные правила и законы для защиты нас от самих себя. Все они требуют финансирования.
— Снова деньги.
— Правильно! Не давай правительству денег, и оно не будет сидеть у тебя на шее. Без необходимых средств ему не удастся держать тебя в узде. Дай деньги — оно найдет способы их потратить, причем обязательно тебе на горе. Позволь контролировать объем денежной массы, и рухнут все преграды — вскоре оно установит контроль над тобой! Надо ли объяснять?
— А как же культура? — Мора безнадежно махнула рукой. — Если во внешних мирах начала складываться какая-то единая культура, то сейчас она погибает. Что ты собираешься делать по этому поводу? В твоем плане это учитывается? Как ты связываешь культуру с экономикой?
— Никогда даже не собирался связывать. Мне не нужна культура внешних миров! Общая культура подразумевает однообразие человечества, к чему как раз и стремится Империя. Когда все одинаковы, центральной власти гораздо легче навязывать подданным свои законы. Я не хочу единой культуры внешних миров, пусть их будет великое множество. Пусть человечество развивается беспредельно во всех направлениях. Пусть никто никому не указывает, как жить, что думать, во что одеваться. Мне требуется разнообразие. Это единственный способ уберечь расу от застоя и деградации, что едва не постигло ее на Земле. Оставшись на единственной небольшой планете, мы сейчас пребывали бы в полном упадке, если бы вообще хоть что-нибудь осталось от человечества. А в подконтрольном обществе разнообразия не дождешься. Управляя экономикой, власть распоряжается жизнью, сводя всех к наименьшему общему знаменателю. Выпалывает сорняки, искореняет новаторов. Заведи такой порядок во внешних мирах, и скоро увидишь рождение твоей «культуры». Тебе этого хочется?