Какое-то время он стоял молча, потом пробормотал:
— Марс был красным, когда ледник начал наступать.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничто не вечно, ни жизнь, ни форма, ни содержание.
Он помалу начал надеяться, что ему удалось проникнуть за стену, которой она окружила себя. Он хотел незаметно перевести разговор на их отношения и выбирал подходящий момент. Он шагнул к туалетному столику.
— Хочешь вина? Я налью.
Она не ответила. Он налил из графина в фужеры красного вина, подал ей один, поднял свой, как принято у баромьянцев, и сделал глоток. Вино было кислое на вкус, с восточного побережья Рагида, где созревает виноград.
— Дония… — Он сел на край матраса. Его глаза искали ее взгляда. Его тело тосковало по ней, но он сдерживал себя.
— Умоляю тебя, выслушай. Я знаю, почему ты несчастлива. Когда мы пересекли южную границу Рогавики, ты что-то затаила в себе. Я спрашивал тебя, но так и не получил ответа. Почему ты не хочешь мне сказать, что ты чувствуешь, почему не даешь помочь тебе?
Ее взгляд был похож на взгляд пойманной рыси.
— Ты знаешь, почему, — грустно ответила она. — Потому, что ты идешь войной на мою землю.
— Но я никогда этого не скрывал. И тем не менее в Арванете… да и в начале нашего путешествия…
— Тогда это были только намерения, они могли и не осуществиться. А когда это все-таки случилось, все стало иначе.
— И все-таки… ты же не будешь утверждать, что Рогавики населяет одна нация. Здесь живет не твой народ. Твой дом еще далеко отсюда.
— Поэтому я пока могу себя сдерживать, Сидир. Но все-таки больно осознавать, что сегодня страдают народы Яира и Лено, а завтра страдания постигнут и народ Магла.
— Им просто нужно усвоить, что они находятся в подчинении у Престола и соблюдать Имперский мир. Никто не собирается их тиранить.
— Сюда хлынут пастухи и землепашцы.
— Но они будут хорошо платить за землю.
— Это будут вынужденные сделки. Рассуждая так, можно договориться до того, что земля не будет принадлежать никому, ибо ни у кого нет глупой бумаги, по которой эту землю можно назвать своей. Но за какую плату можно вернуть наших диких оленей, лосей и медведей?
— Потребуется много времени, чтобы колонизировать такую обширную страну. Понадобятся целые поколения, чтобы ее обжить. Лишь ваши внуки смогут сказать, что они, наконец, цивилизованы.
— Никогда. Это невозможно.
Ее упорство рассердило его. Он глотнул, и вино немного успокоило его.
— Почему? Мои предки… Но я повторяю тебе свое предложение. Ты и твой Гервар, вы сотрудничаете с нами. Вы не оказываете сопротивления. Вы не помогаете никаким другим народам в борьбе против нас. Напротив, вы помогаете нам убедить их принять тот порядок, который должен быть. И тогда никто не будет пересекать ваши границы без вашего разрешения, и никакие переселенцы не потревожат вас, если этого не захотят ваши потомки.
— Почему я должна этому верить?
— Черт бы тебя побрал! Я же объяснял!
«Необходимо вербовать союзников среди населения…» Он осушил свой бокал.
Она тоже отпила немного. Стал ли ее тон мягче?
— Я еще раньше возненавидела бы тебя, если бы ты не сделал такого предложения. Но этого не может быть… Я слишком хорошо представляю, как все будет, но я все равно благодарна тебе, если действительно произойдет так, как ты сказал, Сидир.
Обнадеженный, он оставил свой бокал и наклонился ближе к ней. Вино играло у него в жилах.
— А почему так не должно быть? — настаивал он. — Сильный, талантливый народ, такой, как твой, под влиянием Империи может подняться так высоко, как захочет. Мы с тобой подходим друг другу, как лук и стрела. Юг хочет разделить не только вашу землю, но и смешать нашу кровь. — Он уронил свою левую руку на ее правую и улыбнулся. — Кто знает, мы можем стать родоначальниками новой имперской династии, ты и я.
Она тряхнула головой. Густые пряди взметнулись. Она улыбнулась ему в ответ, нет, усмехнулась, нет, оскалила зубы.
— Этому уж точно не бывать, — сказала она гортанно.
Задетый за живое, он сглотнул от удивления и только потом возразил:
— Ты хочешь сказать, что, по вашему, рогавикьянки не могут иметь детей от чужестранцев? Я не могу в это поверить.
— Это не всегда так, — голос ее стал бесстрастным. — Мулы могли бы рождаться довольно часто, если бы мы не мешали семени, брошенному в нас, пускать корни.