«Что ж, я не ученый, занимающийся наследственностью. Просто я немного читал об этом, в основном после того, как начал плавать с китовыми патрулями и впервые задумался о том, откуда взялись эти великолепные животные…»
Он уже спал. Во сне он видел, как трубили слоны. Но эти слоны не были похожи на тех, которых он видел в тропиках Ованга или Эфлиса. Они были волосатые, с огромными изогнутыми бивнями. И они шли по тундре, покрытой ледяными торосами.
Дония явилась ночью. На рассвете, когда в тумане уже слышались голоса охотников, она устроилась рядом с Джоссереком и сказала:
— Проводник Крона закончила свои дела здесь. Теперь она направляется на стоянку Данхет — это нам по дороге, особенно, если мы хотим, чтобы наши известия распространились как можно шире. Поэтому я предложила ей присоединиться к нам. Ты не против?
— Пожалуй, я не против, — подумав, сказал Джоссерек, — А чем она вообще занимается?
— Разве ты не знаешь? Она странствует в поисках мудрости. Поэтому она не живет ни в семье, ни в Братстве, свободно путешествует, а за гостеприимство платит тем, что учит людей или помогает кому-нибудь, как той девушке, которую мы вчера видели. Это благородное призвание для тех, у кого есть достаточно сил, чтобы следовать ему.
«Ее присутствие может помешать нашим с Донией отношениям, — подумал Джоссерек. — С другой стороны, мне это интересно, да и много ли проку, если я буду против.»
— А в чем заключается ее помощь? — спросил он. — Вы долго беседовали наедине. Я уверен, что она тебе об этом рассказала, или ты сама догадалась. Может быть, и мне полезно быть в курсе дела, хотя бы для того, чтобы не ляпнуть чего-нибудь невпопад.
— О, все очень просто, — безразлично, не высказывая ни жалости, ни сострадания, ответила Дония. — У девушки есть неплохие перспективы выйти замуж. Оба ее отца занимаются торговлей и могут дать ей хорошее приданое, — Поскольку отцовство становится сомнительным после того, как женщина заводит себе второго мужа, рогавикьянцы не исключают никаких возможностей. Другими словами отцами ребенка считаются все мужья женщины. — Она развлекалась, как и другие женщины, но с ней приключилась беда.
Джоссерек знал, что в основе местных нравов, лежало часто встречающееся бесплодие. Наряду с играми и забавами девушки, по достижении половой зрелости вступали в брак. Молодые жили несколько лет под присмотром родителей, пока не появлялись дети.
— Это… — он вынужден был перейти на арванетский. — Позор?
Дония кивнула.
— Если бы незамужние женщины стали рожать, как жены, нас вскоре стало бы очень много.
— Разве нельзя заставить их воздержаться от этого?
— Конечно нет! Они же люди. — Еще одно доказательство, что рогавикьянцы недалеко ушли от домашних животных. — Но кто теперь захочет ее взять, кто захочет ей чем-нибудь помочь, кто разрешит жениться на ней? Ей остается либо бежать, либо становиться распутницей в полном смысле этого слова, или чем-нибудь еще в этом роде.
— Что же ей делать?
— То же, что делают все. Но беда в том, что она сама еще почти ребенок и вдобавок очень чувствительна. Крона провела здесь несколько дней, успокаивая ее.
— Каким образом?
— Она уговаривала ее показать ребенка всем, как только он родится. А что еще делать? — Дония улыбнулась. — И рассказать обычную историю, будто ребенок родился в результате связи с южанином. Тогда никто не захочет его сохранить, и все согласятся его уничтожить. — Она отвернулась.
— Эй, разве нам с тобой нечем заняться?
Джоссерек не двинулся с места. Голоса за стеной, наступающий рассвет, отступающий холод — все это, казалось, отступило.
«Почему меня это волнует? — подумал он. — Неужели я решил, что эти люди не способны лицемерить? И бог знает, может быть, аборт или убийство новорожденного достаточно обычное дело в этом мире. Что из этого? Должно быть, я куда крепче связан с культурой Киллимарейча, чем подозревал, если я нутром чувствую, что и здесь нерожденные или новорожденные дети тоже имеют человеческие права, что они не совершали никаких преступлений, за которые их можно лишать этих прав.
Северяне думают иначе. Но почему меня это беспокоит? Что еще можно ожидать… от расы, которая абсолютно чужда мне?
И все-таки надо бы мне еще немного пожить среди них.
Если у них хватит решимости сопротивляться Империи до конца, может, я сумею научить их, как уничтожить побольше имперских солдат, прежде чем они вынуждены будут сдаться сами, прежде чем капитулируют их последние умирающие от голода воины, жалея, что не умерли раньше, подобно своим нежеланным детям».