— Дония, — сказал он тихо-тихо.
— Ивен, — так же тихо ответила она и спешилась.
«Это ее первый муж», — вспомнил Джоссерек.
Дония и Ивен взялись за руки и с минуту смотрели друг другу в глаза. Потом они двинулись к другим членам семьи. Муж Орово, некогда он добывал металл в Рунге, коренастый блондин; муж Беодан, еще молодой человек, заметно моложе ее, худой и слишком смуглый для северянина; муж Кириан, чьи рыжие волосы были заплетены в косы — он был лишь на год старше ее старшего сына. Младшие дети по праву сразу бросились в объятия матери, она перецеловала их всех: Вальдеванию, которой было четыре года, Лукеву, семи лет от роду, Гильеву, одиннадцати лет. Сыну Федору было уже пятнадцать, он мог и подождать немного, как и Жано, у которого уже была жена и ребенок.
Когда Джоссерек увидел, как все они окружили Донию, гордую своей большой семьей, он вспомнил миф народов Феллинского океана. Миф об Эле, чудесном дереве, плоды которого олицетворяли Семь Миров. Когда наступит конец света, шторм Хидран сорвет их с ветвей.
Он услышал радостную скороговорку Кириана: «Мы что, должны ждать до захода солнца, пока ты пригласишь нас домой?» Он также слышал, как она ответила: «Жди своей очереди, а очередь…» Джоссерек не разобрал конца фразы.
Беодан обнял ее сзади, запустив ладони под рубашку. Он тоже говорил что-то, чего Джоссерек тоже не мог понять, но слова мужа заставляли ее рычать, как счастливую львицу. «Да, я читал, мне говорили, — вспомнил Джоссерек, — у здешнего народа был свой диалект, поколение сменяло поколение, пока этот диалект не превратился в абсолютно новый язык, на котором говорят только люди их крови. Вот уж не думал, что это так сильно заденет меня.»
Когда он подумал, что Дония отсутствовала четверть этого жестокого года, даже не зная, кто из ее близких жив, а кто нет, он решил, что все вели себя очень сдержанно.
«Из-за меня, — подумал он. — Или, может быть, не только из-за меня? Ведь здесь и другие люди.»
Ближе остальных к ней стояли четверо одиноких родственников, которые тоже входили в число ее домочадцев. «Нет, — признал он, — одинокими их не назовешь — служанка, чей взгляд обещает много чего, решительная женщина — охотница, умелый плотник, властный управляющий.» Потом Донию приветствовали члены других семей. Насколько он мог судить — а разобраться во всем этом становилось все труднее и труднее — их отношение к Донии подтверждало, что она их вождь. «Нет, „вождь“ — не то слово. Ни один рогавикьянец никогда ни над кем не властвовал». Позднее он обнаружил, что даже отношения между родителями и детьми складывались на добровольной и взаимной основе, хотя распространение родственных связей сглаживало острые углы. Все жители Аулхонта и большая часть жителей Гервара очень высоко ценили ее совет, соглашались с ее решениями, считались с ее действиями. Ее возвращение доставило всем огромную радость.
Им нужно было, чтобы кто-нибудь вдохнул в них веру в победу. Очень долго они рассказывали о том, что произошло в последнее время. Гарнизоны противника овладели всем течением реки Югулар. Солдаты продвинулись еще дальше, они свирепствовали, жгли, убивали. Сопротивление стоило северянам многих жертв, изрядно ослабило их, но они не покинули этих мест. Каждая стычка делала их опытнее и мудрее, каждый следующий бой все дороже обходился врагу. В руках имперцев оказался личный зимний сад Донии и его окрестности. Несколько дней назад они согнали с насиженных мест два братства — Броукен Экс и Фалрмур. Это известие получено от пленных имперцев. Члены арванетской Гильдии были либо подкуплены, либо испугались мести. Как бы то ни было, они охотно сообщили, что вождь захватчиков планирует пройти на восток через тундру и захватить Неизвестный Рунг.
Возвышаясь над своими людьми, которые сидели на земле, Дония кивала головой.
— Ничего утешительного я и не ожидала, — спокойно сказала она. — Джоссерек прав. — Между делом его успели представить. — Ни один народ не в состоянии в одиночку одолеть этих волков. Надо собрать общее собрание земляков, но не в конце лета, а сразу, как только будут оповещены собратья в Сондр Кэттл.
— Это возможно? — мягко, как обычно, спросил Ивен.
Губы Донии сделались тонкими, едва прикрывая зубы:
— Я расскажу вам все, и вы поймете, что это необходимо. — Она тряхнула головой, широко раскинула руки и воскликнула: — Но не сейчас. Прежде чем я сообщу вам эту страшную весть, пройдет день и ночь. О, отцы моих детей… — дальше Джоссерек не понял ни того, что говорила она, ни того, что ей отвечали. Он стоял, чувствуя себя совершенно одиноким.