Во дворе Орма он вновь открыл окно Эльфриды — она не спала, прижимала ребенка к груди и успокаивала его. Порыв ветра закрыл ей лицо волосами, ослепив на мгновенье. Она решит, что это ветер как-то открыл окно.
Молния осветила небо, ударил гром. Эльфрида почувствовала, что ребенок выскользнул у нее из рук, и торопливо подхватила его.
— Слава богу, — прошептала она, — я выпустила тебя, но успела поймать.
Эльфрида прижимала к себе раскричавшегося ребенка. Нужно было его накормить, чтобы успокоить. Мальчик начал сосать, но при этом больно укусил ее.
Громко смеясь, Имрик ехал домой. Внезапно ему ответило странное эхо, и он натянул вожжи, чувствуя холод возле самого сердца. Сквозь прореху в тучах сноп лунного света упал на фигуру, пересекшую Имрику путь. Он мельком заметил восьминогого коня, несшегося быстрее ветра, и всадника с длинной седой бородой и в шляпе, закрывающей его лицо. Лунный свет отразился от наконечника копья и одного глаза страшного наездника.
— Хей, хо-хей! — промчался он мимо альва с дружиной мертвых воинов и сворой воющих псов. Их вызвал его рог; копыта небесных скакунов грохотали, как град по крыше. А потом всадники исчезли, и над миром разразился ливень.
Имрик стиснул губы. Встреча с Дикими Охотниками не предвещала ничего хорошего тому, кто их увидел, и он сомневался, что Одноглазый Охотник случайно оказался рядом с ним. Однако нужно было ехать домой. Вокруг сверкали молнии, и Тор мог швырнуть молот куда угодно. Имрик закутал сына Орма в плащ и пришпорил коня.
IV
Имрик назвал украденного ребенка Скафлоком и отдал на воспитание своей сестре Лее. Она была так же красива, как и ее брат — с хрупкими, точеными чертами лица, серебристо-золотые пряди спускались из-под драгоценной диадемы, а в темно-голубых глазах сверкали лунные точки. Носила она одежды из паутинного шелка, а когда танцевала в лунном сиянии, зрителям казалось, что это пляшет белое пламя. Она улыбалась Скафлоку бледно-розовыми полными губами, а молоко, волшебным образом переполнявшее ее груди, было в его устах и жилах, как сладкий огонь.
На торжество выбора имени явились многие знатные Эльфгейма и привезли с собой великолепные подарки: кубки и кольца прекрасной работы, выкованные низовиками мечи, кольчуги, шлемы и щиты, наряды из парчи и атласа, а также талисманы. Поскольку альвы, подобно богам, гигантам, троллям и прочим родственным существам, не знали старости, у них было мало детей, они рождались раз в несколько столетий. Каждое такое рождение было крупным событием, однако гораздо значительнее считали они взять на воспитание человека.
Во время пиршества раздался вдруг оглушительный топот копыт, от которого задрожали стены замка и зазвенели бронзовые ворота. Стражники поднесли к губам трубы, но никто не посмел преградить путь всаднику, а сам Имрик приветствовал его низким поклоном, выйдя к главным воротам.
Это был высокий красивый муж в кольчуге и шлеме, сиявших куда слабее его глаз. Земля дрожала под копытами его скакуна.
— Добро пожаловать, Скирнир, — сказал Имрик. — Твой визит — высокая честь для нас.
Посланник Асов ехал по залитому лунным светом двору. На боку его подпрыгивал меч Фрейра, сверкавший, как само солнце; он получил его за поход на Йотунхейм за Гердой. В руках он держал другой меч, длинный и широкий, без следа ржавчины, хотя и покрытый землей, в которой тот пролежал много лет, и сломанный пополам.
— Я привез подарок к именинам твоего приемного сына, Имрик, — сказал он. — Береги этот клинок, а когда мальчик достаточно подрастет, чтобы владеть им, скажи ему, что гигант Болверк может снова сделать меч целым. Ибо придет время, когда Скафлоку отчаянно понадобится хорошее оружие, и тогда дар Асов пригодится ему.
Скирнир бросил сломанный меч на землю, повернул коня и исчез во мраке. Альвы стояли молча: они знали, что, даря меч, Асы преследовали какую-то свою цель, но должны были повиноваться.
Никто из альвов не мог коснуться железа, поэтому ярл вызвал невольников-низовиков и приказал им поднять меч. Под его присмотром сломанный клинок отнесли в самые глубокие подземелья Альвгейта и замуровали в нише возле камеры Горы. Имрик начертал на стене рунные знаки, после чего ушел и долго избегал этого места.
Минуло несколько лет, но альвы так и не получили от богов никаких известий.
Скафлок рос на глазах. Он был красивым мальчиком, высоким и веселым, с голубыми глазами и льняными волосами. Более шумный и своевольный, чем немногочисленное потомство альвов, он рос так быстро, что вскоре стал зрелым мужчиной, тогда как товарищи его детских игр вовсе не изменились. Эльфы не склонны нежничать со своими детьми, но Лея баловала Скафлока, баюкая его песнями, которые были как море, ветер и шелест листьев. Она научила его придворным манерам и корибанскому шагу, которым пользовались под открытым небом, танцуя босиком по росе, опьяненные лунным сиянием. Часть магических знаний он получил именно от нее — песни, которые могли ослепить и завлечь, песни, передвигавшие скалы и деревья, а также беззвучные песни, под которые зимними ночами плясали полярные сияния.