VIII
Колдунья ждала, сидя одна в темноте. Наконец, что-то скользнуло через крысиный ход, она глянула на почти невидимый глинобитный пол и увидела своего приживала.
Исхудавший и усталый, он не сказал ничего, пока не добрался до ее груди и не напился крови. Потом разлегся на коленях хозяйки, поглядывая на нее сверкающими глазками.
— Ну, — спросила она, — как твое путешествие?
— Долгое и неприятное, — ответил он. — Под видам нетопыря на крыльях ветра я полетел в Альвгейт. Бродя вокруг комнат Имрика, я часто бывал на волосок от смерти — эти проклятые альвы очень ловки и сразу раскусили, что я не просто крыса. И все же мне удалось подслушать их разговоры.
— Их план таков, как мы предполагали?
— Да. Скафлок поплывет в Троллхейм, чтобы напасть на Иллреде. Он надеется убить короля или хотя бы помешать подготовке к войне — сейчас, когда официально объявлено об окончании перемирия. Имрик останется в Альвгейте готовить свою провинцию к обороне.
— Это хорошо. Старый ярл слишком хитер, но Скафлок, предоставленный самому себе, наверняка попадет в ловушку. Когда он отправляется?
— Через девять дней. С ним будет около пятидесяти кораблей.
— Корабли альвов плавают очень быстро, и он окажется в Троллхейме в ту же ночь. Я научу Вальгарда призывать ветер, и с его помощью он будет там через три дня. Я оставлю ему еще три дня на сборы, чтобы он явился к Иллреде незадолго перед Скафлоком. Придется его здесь задержать, а ему еще нужно будет время добраться до своих людей. Что ж, управлять им будет не очень трудно, потому что теперь он изгнанник и бежит сюда с отчаянием в сердце.
— Ты обошлась с ним слишком сурово.
— У меня нет на него зла — ведь он не потомок Орма, а лишь мое орудие в трудной и опасной игре. Уничтожить Скафлока будет куда труднее, чем убить его братьев или отомстить сестрам. Этот воспитанник альвов просто посмеялся бы над моими чарами. — Колдунья оскалилась в полумраке. — Да, Вальгард лишь инструмент, чтобы выковать оружие, которое пронзит сердце Скафлока. Что касается самого Вальгарда, я дам ему возможность высоко подняться среди троллей, особенно если они победят альвов. Надеюсь, падение Скафлока будет вдвойне горьким, если из-за него погибнет Эльфхейм.
Колдунья снова села и стала ждать, наученная этому горькому искусству многолетним ожиданием мести.
На рассвете, когда серый свет полз по снегу и обледеневшим деревьям, Вальгард постучал в дверь своей любовницы. Она открыла ему сразу, и он с порога упал ей в объятия. Подменыш был едва жив от холода и усталости, его покрывала засохшая кровь, лицо осунулось, глаза дико блестели.
Любовница подала ему мясо, пиво, удивительные навары из трав, и вскоре он уже мог прижать ее к себе.
— Только ты у меня осталась, — пробормотал он. — Женщина, красота и распутство которой стали причиной моего несчастья. Нужно тебя убить, а потом броситься на меч.
— Зачем ты это говоришь? — спросила она с улыбкой. — И что в этом плохого?
Он зарылся лицом в ее пахучие волосы.
— Я убил своего отца и братьев. Я — изгнанник и никогда не смогу искупить свою вину.
— Что касается убийств, — сказала она, — они доказывают лишь, что ты сильнее тех, кто тебе угрожал. Разве важно, кем они были? — Она уставилась на него своими зелеными глазами. — Но если тебя мучает мысль об убийстве родственников, успокойся, в этом ты не виноват.
— Как так? — он ошеломленно заморгал глазами.
— Ты не сын Орма, Вальгард, прозванный Берсеркером. Я обладаю двойным взглядом и говорю тебе, что ты даже не человек. Ты из такого древнего и благородного рода, что с трудом мог бы вообразить свое истинное происхождение.
Вальгард замер, сжав руки на ее запястьях так, что они посинели, и крикнул изо всех сил:
— Что ты сказала?
— Ты подменыш, подкинутый Имриком, ярлом альвов, вместо первенца Орма, рожденный невольницей, дочерью Иллреде, короля троллей.
Вальгард оттолкнул ее от себя, холодный пот выступил у него на лбу.
— Это ложь! — простонал он. — Ложь!
— Это правда, — спокойно ответила женщина и вновь подошла к нему. Вальгард отпрянул, тяжело дыша, а она неумолимо продолжала: — Почему ты совершенно не похож на детей Орма или любого другого смертного мужчины? Почему смеешься над богами и людьми и живешь в одиночестве, о котором забываешь лишь в походе? Почему ни одна из женщин, побывавших в твоей постели не родила тебе ребенка? Почему тебя боятся животные и малые дети? — Она приперла его к стене и не спускала с мужчины глаз. — Почему, если не потому, что ты не человек?