— Для меня? — удивилась она.
— А может, и для меня тоже, если Норны будут добры, — рассмеялся он.
Они прошли через двор и большие бронзовые ворота. Снаружи лучи солнца отражались от белого покрывала снега. Рядом не было ни одного альва. Двое людей направились к поблескивающему льдом лесу, и плащ Скафлока защищал их от холода. Их дыхания облаками пара поднимались к небу, и даже само дыхание причиняло боль. Волны прибоя монотонно шумели и ветер вздыхал среди темных пихт.
— Мне холодно, — сказала Фреда. Ее каштановые волосы были единственным темным пятном среди вездесущей белизны. — Повсюду, кроме твоего плаща, очень холодно.
— Слишком холодно, чтобы ты нищенкой бродила по миру.
— Найдутся такие, что примут меня к себе. У нас было много друзей, и наша земля — теперь, вероятно, моя — была бы хорошим приданым.
— А зачем тебе искать друзей где-то далеко, если они есть здесь? А что касается земли — смотри!
Они поднялись на вершину холма, окружавшего вместе с другими небольшую долину. Там, внизу, Скафлок наколдовал лето. Зеленые деревья росли у небольшого ручья с водопадом, цветы дремали в высокой траве. Пели птицы, рыбы выскакивали из воды, ланка и олень стояли, доверчиво глядя на людей.
Фреда удивленно вскрикнула и захлопала в ладоши, а Скафлок улыбнулся.
— Я сделал это для тебя, — сказал он, — потому что ты — лето, жизнь и радость. Забудь о зиме, смерти и несчастьях, здесь у нас собственное время.
Они спустились в долину, сбросили плащ и сели у водопада. Ветер шевелил их волосы, а ягоды окружали их плотным кругом. Собранные Фредой маргаритки, послушные воле Скафлока, сами собой сплелись в венок, который юноша повесил ей на шею.
Фреда не боялась Скафлока и его колдовской силы. Вытянувшись на траве, она грызла яблоко, которое он ей дал, — оно имело вкус вина и действовало так же — и слушала его слова:
— Так не годится! — слабо запротестовала она, подчиняясь очарованию его слов и улыбки.
— Почему не годится? Нет ничего более естественного.
— Ты — язычник, а я…
— Я же просил тебя не говорить об этом. Вот твоя кара.
— И Скафлок поцеловал Фреду сначала легко, потом все жарче. Она попыталась его оттолкнуть, но у нее не стало сил. Правда, они вернулись, когда она ответила на его поцелуй.
— Тебе было плохо? — засмеялся Скафлок.
— Нет, — прошептала она.
— Я знаю, что совсем недавно тебя постигло огромное несчастье, но печаль проходит, и те, кого ты любила, наверняка хотели бы, чтобы все так и вышло.
Чудно, но печаль ее и вправду уже прошла. Осталась нежность и мимолетное сожаление. Воистину жаль, что они не могут его узнать!
— Тебе нужно думать о будущем, Фреда, особенно о будущем своего рода, из которого лишь ты осталась на свете. Я предлагаю тебе богатства и чудеса Эльфхейма и не требую никакого приданого, кроме тебя самой. Я буду беречь тебя изо всех сил, и первым из моих даров тебе пусть будет моя безграничная любовь.
Ничто не могло заставить возникнуть чувство, но раз уж оно пришло само, чары лишь ускорили таяние грусти и приход весны любви; для ее цветения не требовалось ничего, кроме молодости.
День кончился, и ночь пришла в оазис лета в горной долине. Влюбленные лежали на траве у водопада и слушали пение соловья. Фреда заснула первой.
Она лежала на руке у Скафлока, а ее рука покоилась у него на груди. Вслушиваясь в ее тихое дыхание, вдыхая запах волос и тела, чувствуя ее тепло и вспоминая, как она отдалась ему со слезами и смехом, юноша понял, что произошло очень важное.
Он расставил на нее сети скорее для забавы. Смертные девы, которых он разглядывал украдкой во время своих прогулок, редко бывали одни, а если и бывали, то казались Скафлоку слишком тяжелыми телом и душой, чтобы тратить на них время. Во Фреде он встретил человеческую девушку, пробудившую в нем желание, и ему захотелось с ней переспать.
И тут он сам угодил в свои силки.
Но это его мало беспокоило. Лежа на траве, он улыбался Большой Медведице, бледно сиявшей в своем бесконечном странствии вокруг Полярной Звезды. Холодные и хитрые альвини умели многое, но никогда не открывали перед ним сердец, и, может, поэтому он не полюбил ни одну из них. Но Фреда…