Сидир, сын Роэла из клана Шалиф был выше ростом и шире в плечах, чем большинство баромьянцев. Его бабку-рагидьянку взяли в наложницы, когда орды Скейрада впервые вторглись в эти края. Лишь недавно всадники из Хаамандура перестали думать об Империи как о добыче, и начали думать о ней как о наследстве. Он был мускулист, в свои сорок пять он сохранял юношескую упругость мышц. Его ноги не были кривыми, как у большинства наездников, потому что в горных краях он провел только несколько детских лет, после чего отправился учиться в более цивилизованные места. Его безбородое лицо было бронзового цвета, узкие темные глаза тонули в морщинах. Темные волосы, тронутые сединой, он стриг на рагидьянский манер. На правом бедре он носил эмблему своих имперских полномочий — кинжал в хрустальных ножнах. Лезвию работы дамасских мастеров времен второй из Трех Великих Династий, было не менее двадцати столетий. На шее Главнокомандующего красовалось витое ожерелье из чистого золота — он мог себе это позволить. Это было Ожерелье Зрелости, которое имели право носить только взрослые мужчины-баромьянцы. На нем были облегающие брюки и рубашка из грубой голубой ткани, туфли из тисненой кожи и короткая куртка для верховой езды — привычная одежда кочевников.
— Вот что я скажу вам, Юрусан, — Сидир решил говорить без обиняков, чтобы между ними не разрослась ссора. — Из летописей вам должно быть известно, каким образом Арванет впервые принес цивилизацию в Рагид. Но прошло очень много времени. Когда Аянская империя в Кхадрахаде достигла расцвета, Арванет уже умер и смердел. Ваша раса полагала, что она — цвет многовекового развития. А когда вы пришли сюда, то обнаружили город, который был великим еще до того, как ледник начал ползти на юг. Этот город помнил свое величие и отнесся к вам презрительно, как к скопищу мужланов, которые, к счастью, скоро будут уничтожены, как и многие до них. Это приходилось терпеть день за днем, месяц за месяцем. И все, что вас окружало, сами знания здешних мудрецов, убеждало вас, что это не пустое хвастовство. Да… Эрсер и все остальные поняли вашу слабость и быстро научились вас дразнить.
— Что, Главнокомандующий? — вспыхнул Юрусан.
— О, я сам вырос в такой обстановке, когда на меня смотрели как на обезьяну из диких лесов. Я к этому привык. Думаю, что я неплохо ладил с жителями Арванета, то же самое можно сказать об их отношениях с народами Севера. У тех тоже не было особых оснований для претензий. Но вот северяне и выскочки-баромьянцы собираются воевать. Что же касается арванетцев и рагидьянцев… — Он протянул руку к посоху старика и очень осторожно сжал его. — Юрусан, я очень ценю вас… может быть, больше, чем вам кажется, особенно после того, как увидел, что вы человек небезразличный. Мне нужна ваша помощь, ваши знания, ваш опыт управления. Но вы предоставите их для моих и только для моих целей, иначе я вынужден буду обратиться к кому-нибудь другому. Мы не равны, это правда. Никогда не забывайте: Император носит рагидьянские одежды, цитирует рагидьянских классиков и молится рагидьянскому Богу, но при этом он остается внуком Скейрада и скорее прислушается к вождю из Хаамандура, нежели к принцу из Наиса.
Ученый взял себя в руки. Маска спокойствия снова опустилась на его лицо.
— Главнокомандующий, — произнес он, — в четвертом завете Тола говорится: «Если семя зла брошено, не поливайте его и не согревайте. Оставьте его небу и уйдите…» Давайте пойдем каждый своим путем и будем заниматься каждый своим делом, а по вечерам будем встречаться и смотреть, насколько честно каждый из нас служит Славному Престолу. И насколько каждый из нас подвержен человеческим слабостям. И давайте начнем завтра… пообедаем вместе вечером.
— Хорошо, — согласился Сидир, немного остыв. Они обменялись поклонами и Юрусан вышел, шаркая подошвами.
Сидир постоял у окна еще некоторое время. Дождь перешел в ливень. Все сверкало и гремело.
— «Мне стыдно? — спрашивал себя Сидир. — Иногда люди, достигшие власти, окружают себя зеркалами, и эти зеркала отражают все как есть… их не могут затуманить никакие слова».
Его младшая жена была хрупка и застенчива. Ее приданое и принадлежность к знатному рагидьянскому роду делали его положение еще более прочным, но были не так уж необходимы. И все-таки в ее присутствии он чувствовал себя, словно перед трибуналом — он научился манерам, но воспитан был иначе. В Хаамандуре с Энг он чувствовал себя свободно, смеялся, испытывал настоящую страсть… Нет, не совсем так. Мир Энг был миром высокогорья, местных сплетен, песен, сказаний и легенд, пастушьих историй. Даже в Зангазенге, хотя это был маленький, захолустный городок, она тосковала по привычным палаткам. Поэтому во время нечастых встреч с ней, он быстро от нее уставал… Любовницы, проститутки, случайные связи — он всего-навсего пользовался их телами, не более того. Он вдруг испугался своих мыслей. — Что за черт навел меня на эти мысли? Откуда этот страх перед Империей?