— Почему? — спросил Тильво.
— Просто раньше мы могли мгновенно перемещаться из одного города в другой. А потом Сила истаяла, но обычай остался. Вот и ходим мы только пешком. — Это все очень печально.
— Не то слово, — вздохнул Иеронимус. — Сыграл бы ты, что ли, Тильво. Народу в таверне не осталось. Сыграй и спой ту песню.
— Хорошо, — не стал возражать Тильво и потянулся за своей дайлой.
Ночь зажглась яркими огнями. Ущербный желтый диск стал виден сквозь мутное окно таверны. Посвященные наслаждались зрелищем. А по опустевшему залу разносились забытые почти всеми в этом мире слова языка бессмертных.
— Я устал, давайте спать, — проговорил, зевая, Тильво, едва закончив играть.
— Что ж, давайте расходиться по своим комнатам.
Наутро Тильво и посвященные узнали ошеломляющую новость. Хозяин таверны рассказал, что один из местных Слуг Неба сошел с ума. Прибежав ночью к настоятелю храма Неба, он начал сбивчиво рассказывать о том, что Небо исчезло, а в вышине появилось множество огней и желтый круг. При последних словах кабатчика внутри Тильво все похолодело. Не долго думая, настоятель храма сдал сошедшего с ума Слугу Неба Воинам Неба. Говорили, что дознание длилось всю ночь, причем под самыми страшными пытками Слуга Неба повторил все то же самое. Наутро его решили сжечь как нераскаявшегося еретика.
— Мы пойдем смотреть казнь, — твердо сказал Тильво своим попутчикам. — Мне почему-то кажется, что здесь есть и моя вина.
— Но таверна была пуста.
— Возможно, он подслушивал за дверью или шел мимо таверны.
— Лучше нам отсюда поскорее убраться, — проворчал Иеронимус. — Может быть, — этот Слуга Неба догадался о том, что увидел все благодаря твоей песне. Не ровен час, придут за тобой Воины Неба, тогда нам будет очень сложно тебе помочь.
— Мы пойдем смотреть казнь, — упорствовал Тильво.
Народ постепенно стекался к храму Неба, где и должна была состояться казнь. Люди шли, понурив головы, И лишь изредка перешептывались. Но страх неудержимо гнал их вперед. Мысль о том, что другие могут подумать о них, если они не придут посмотреть на казнь, а также извечное любопытство неудержимо толкали их вперед, и они ничего не могли с собой поделать.
Посвященные и певец стали проталкиваться в первый ряд. Напротив входа в храм был водружен столб, к которому и привяжут жертву. Вокруг столба цепочкой Стояли Воины Неба.
Воины Неба носили просторные балахоны оранжевого цвета. По обыкновению, они были вооружены короткими мечами. Как и у всех Служителей Неба, головы выбриты налысо, что еще больше придавало свирепости внешнему виду.
Двери храма растворились и к столбу проследовала небольшая процессия. Впереди шел человек, облаченный в фиолетовый балахон. Так ходили посвяшенные-ренегаты, которые отреклись от света и тени и теперь служили Небу. За ним в сопровождении двух стражников шел осужденный. А замыкал процессию Служитель Неба весьма преклонного возраста с внушительным свитком под мышкой. Видимо, это был настоятель местного храма. По обычаю именно он зачитывал приговор. Все внимание зрителей было приковано к подсудимому, примерно ровеснику Тильво. На нем болталась разорванная во многих местах ряса Служителя Неба. Вид у него был изможденный, на лице виднелись синяки и кровоподтеки. Он шел, высоко подняв голову, а его затуманенный взгляд был направлен куда-то вдаль.
Тем временем на площади полным ходом шла подготовка к казни. Юношу крепко привязали к столбу и стали обкладывать хворостом. А пожилой служитель Неба, развернув свиток, начал зачитывать приговор, перечисляя многочисленные преступления осужденного: «За клевету против Служителей Неба, а также смущение добропорядочных граждан лживыми речами в святая святых — храме Неба…»
Внимание же посвященных целиком и полностью было приковано к ренегату, стоявшему рядом с настоятелем. Иеронимус и Бротемериус проницательными взглядами изучали человека, облаченного в фиолетовый балахон. На вид ему было около пятидесяти лет. Как и обычный Служитель Неба, налысо выбрит, что считалось совершенно оскорбительным для посвященных. По напряженному лицу читалось, что он собирается с силами. По-видимому, для пущей яркости зрелища должно было произойти какое-нибудь эффектное «чудо», которое подтвердило бы священную волю Неба и оправдало все происходящее на площади.
Тем временем настоятель уже дочитал обвинительный приговор и, воздев руки к Небу, собирался произнести финальную фразу. Тильво невольно посмотрел на Небо и в ужасе вздрогнул. Небо над площадью было темно-фиолетовое, почти черное. Словно гигантская глазница мертвеца, оно смотрело на происходящее внизу. На площади царила гробовая тишина, и только скрипучий голос настоятеля звучал словно бы издалека: «Небо, услышь нас! Дай знамение грешным своим детям. Подтверди свою священную волю на происходящее у стен твоего храма».
И при этих словах в окончательно сделавшемся черным Небе стали проступать багровые пятна. Пятна постепенно сплетались в спиралевидные вихри, и немыслимый сверкающий водоворот медленно завращался в Небе. На площади было совсем темно, лишь багровые отблески сверкали на испуганных лицах. Тильво посмотрел на стоящего рядом Иеронимуса и поразился переменам в нем. Он заметно осунулся и выглядел значительно старше, складки и морщины на лице стали видны более отчетливо. Иеронимус до хруста в суставах сжал кулаки и прошептал сквозь зубы: «Убью мерзавца!» Эти слова предназначались ренегату. Бротемериус держался более сдержанно, но видно было, что он тоже сильно взволнован. Он еле заметно коснулся плеча Иеронимуса, и Тильво прочитал в его взгляде: «Не надо».