– А вот все время думаю, против кого эта война? Против иноверцев? Антихристов? Нет! Нонче супротив нас не басурманы, а такие же христиане, как мы!
– Только не православные. Католики. Протестанты.
– Ну и что с того? Господь-то один, не так ли? А как же – не убий, Леонид Петрович?
– Эх, братец, ты просто продолжения не знаешь… «Не убий без надобности» – говорится в заповеди.
– Тогда другое дело…
Удивительно, но приблизительно такие же чувства испытывал в то время и начальник 10-й дивизии генерал Келлер. Ему, немцу по происхождению, непросто было воевать против своих. Нет, рука Федора Артуровича не дрогнет, пруссак – так пруссак, австриец – так австриец… Он до конца дней своих верой и правдой будет служить Отечеству. Впрочем, как и многие другие его соплеменники, волею судеб оказавшиеся в рядах русской армии.
А их всегда было немало.
В императорской свите среди 53 генерал-адъютантов немцами оказались 13 человек (24,5 %). Из 68 лиц свиты генерал-майоров и контр-адмиралов – 16 (23,5 %). Из 56 флигель-адъютантов – 8 (17 %). Всего в Свите Его Величества из 177 германское происхождение имели 37 человек (20,9 %).
Из высших должностей – корпусные командиры и начальники штабов, командующие войсками военных округов – немцы составляли третью часть.
Кроме того, атаманами казачьих войск (?!) являлись: Терского – генерал-лейтенант Флейшер; Сибирского – генерал от кавалерии Шмидт; Забайкальского – генерал от инфантерии Эверт; Семиреченского – генерал-лейтенант Фольбаум.
По понятным причинам в ходе войны немцы меняли свои фамилии. Иоганн Клейст становился Иваном Клестовым, Теодор Мут – Федором Мутовым, Вольдемар фон Визе – Владимиром Фонвизиным и т. п.
И это, несмотря на начатую при императоре Александре III активную борьбу с «германским засильем», после чего в подразделениях русской армии ввели существенные ограничения по количеству офицеров неправославного вероисповедания. С тех пор в одном полку могли одновременно служить не более 10 % католиков и не более 25 % протестантов…
Правда, в отличие от Гришки Федулова, граф недолго терзался сомнениями. Ему, человеку государственному, не пристало руководствоваться минутной слабостью. Он дал присягу – и никогда не изменит ей.
Забегая вперед, отмечу, что свою непоколебимую верность Родине (и государю-батюшке!) Федор Артурович докажет еще не раз. Не поддастся на уговоры большевиков; не снимет погон с мундира перед врагами, обещавшими спасти от верной гибели, и не отдаст им саблю; не станет трусливо убегать подземным ходом, услужливо предложенным монахами для того, чтобы скрыться от петлюровцев, и выйдет к ним сам. К сожалению, те ответного благородства проявлять не стали – вероломно открыли огонь сзади и добили штыками своих пленников (среди которых окажется и генерал Келлер) в самом центре Киева, у памятника Богдану Хмельницкому…
Через десять лет белогвардейский поэт Петро Шабельский-Борк напишет:
Николай Тиличеев происходил из вполне обеспеченной и достаточно знатной семьи. Но службу Отечеству, как и большинство русских дворян, игнорировать не стал – вскоре после окончания гимназии поступил вольноопределяющимся в артиллерийское подразделение под командованием капитана Веверна.
Как раз в канун Великой войны.
Ее начало он воспринял, как сигнал для совершения военных подвигов, и ежедневно стремился чем-то отличиться.
Вольноопределяющийся – тот же рядовой, только с басонами[10] на погонах и перспективой роста!
За разведку подступов к крепости Перемышль, в присутствии начальника штаба Южного сектора, Николая произвели в прапорщики.
Сам он никак не ожидал офицерского чина в такой короткий срок своей службы и был даже сконфужен этим событием, так как, по его искреннему убеждению, ничего героического пока не совершил.
Солдаты батареи, и раньше с особым почтением относившиеся к смельчаку, всегда обращались к нему по имени-отчеству; теперь же они стали называть офицера не иначе как «ваше благородие Николай Александрович», совершенно игнорируя его фамилию.
Одновременно с производством в прапорщики, Тиличеев получил первое жалованье и… принес его капитану Веверну.
– Командир, что мне с ними делать?
– Как что? То, что обыкновенно делают с деньгами: расходовать на свои нужды!
– Да не нужны они мне! А копить бессмысленно, мать моя материально обеспечена, а все, что мне нужно, я и так получаю в батарее.
– Все равно на что-нибудь они вам пригодятся. Спрячьте.
Николай сгреб свои деньги обратно, запихал их в карман и вышел. Часа через полтора вернулся – довольный, сияющий.
– Знаете, командир, я нашел применение деньгам!
– Ну…
– Роздал их солдатам.
Так он поступал и впоследствии, распределяя свои деньги среди подчиненных в зависимости от их зажиточности и семейного положения.
Как-то раз Максименко доложил капитану Веверну, что на одной из высот, покрытой густым кустарником, он заметил какие-то странные сооружения, напоминающие два шалаша из хвойных веток. По его предположениям, так были замаскированы две пушки, время от времени обстреливающие расположение 6-й батареи.
Дистанция казалась небольшой, и Болеслав Вильгельмович попытался накрыть противника залпом.
Открытая по его приказу стрельба еще раз продемонстрировала, насколько обманчивы на глаз расстояния в горах: снаряды не долетали до цели, разрываясь далеко от австрийских позиций. Но именно это обстоятельство, как ни странно, дало положительный эффект.
Австрийцы утратили бдительность и перестали маскироваться. Из шалаша вынесли стол и два стула. Справляясь по карте, разложенной на столе, принялись открыто обстреливать русских. А тем оставалось только посылать по адресу врага бессильные угрозы.
Однако такая ситуация не могла продолжаться бесконечно.
Вскоре россияне незаметно доставили на свои позиции тяжелое орудие и, пользуясь «методой» Максименко, первым же выстрелом накрыли надоедливую огневую точку.
Несколько недель после этого в зоне поражения 6-й батареи было тихо и спокойно. А потом все началось сначала…Только теперь невидимый противник сосредоточил свой огонь не на позициях артиллеристов, а на пехоте, засевшей в окопах у подножия высоты.
10
Басон – трехцветный (черно-оранжево-белый) шнурок, которым по краям обшивались погоны вольноопределяющихся. Введен в России в 1875 году для нижних чинов, получивших образование. Давал право на проживание в съемных квартирах.