- Значит, все-таки Босфор?
- Босфор, государь. Без него нам общей победы никак не одержать, - отвечал Ардатов.
Царь посмотрел на своего старого друга пытливым взором, а затем крепко обнял его.
- Спасибо тебе, Мишель, за все то, что сделал, помогая мне нести тяжкий крест ответственности перед Россией! Спасибо за то, что ты веришь в меня и нашу победу над врагом, - проникновенно произнес Николай и трижды облобызал графа.
- Да полно тебе, государь - с укоризной ответил Ардатов. - Разве один я всё это сделал? Только вместе с солдатиками да матросами, с господами офицерами и генералами. Как говорится, всем миром.
В этот день Ардатов ещё долго гостил в Петергофе, разговаривая с императором о планах на будущее, уточняя и подправляя тот или иной вопрос в огромном ворохе общих дел, которые непременно возникают в те моменты, когда идеи переходят с бумаги и обретают плоть. За окнами уже смеркалось, когда встреча, наконец, завершилась. Старый друг поблагодарил государя за чай и, получив от него приглашение на завтрашний обед во дворце, отбыл, оставив Николая наедине со своими мыслями.
Возвращение графа Ардатова в Петербург для российского самодержца было подобно каплям живительного бальзама, упавшим на его измученную душу. Завершающийся год был самым худшим и скверным из всех прожитых им лет, включая год мятежа на Сенатской площади. Если, вступая на царствование, Николай был полон надежды и веры в свои силы, в его груди клокотал вулкан стремлений и желание действовать, то теперь настроение императора было полностью противоположным тому, что было.
Достигнув периода возрастной политической зрелости, он как бы подводил итоги своего пребывания на вершине власти, оценивая себя куда более жестче и беспощаднее, чем это делали его недоброжелатели. Постоянно находясь в действии, а не в праздном времяпровождении, император сумел многое свершить на благо своей страны, при этом так же допуская много ошибок и просчетов, которых, по правде говоря, было гораздо меньше, чем благих дел. Царствование Николая с полным основанием можно было бы считать удачным, если бы не последняя война.
Желая превзойти всех своих предшественников на троне, стремясь прибавить к владениям России Босфора с Константинополем, он сам организовал конфликт с турецким султаном и жестоко просчитался. Полностью доверяя суждениям своего канцлера, император сделал все, чтобы получить против себя самую сильную и агрессивно настроенную европейскую коалицию. Теперь же к своему изумлению и ужасу, он воочию увидел все свои просчеты и недостатки по созданию огромной бюрократической машины, звенья которой вместо отлаженной работы, зачастую крутятся в холостую.
Все эти просчеты, долгое время умело скрываемые армией чиновников в мирный период, в один момент вылезли наружу во время войны. Николай стоически пытался держать удары судьбы, виня во всем случившемся только одного себя, а не дурных советников, подтолкнувших его к ошибочным действиям. В глубине души он сознавал, что многое ещё можно исправить, но для этого нужна была стальная воля, подобная той, что была в начале царствования. Хорошо понимая это умом, Николай продолжал терзаться сомнениями в правильности своих суждений. Обжегшись на молоке, он старательно дул на воду.
Разговор с Ардатовым, который прибыл с самого переднего края войны и смотрел на события совершенно с иного угла зрения, во многом помогли императору сделать решительный шаг - отбросить прочь сомнения и с головой погрузиться в работу, как это было раньше. Словно пройдя какой-то важный для себя поворотный столб, Николай вступил на новый для себя путь. Каждый шаг, сделанный по нему давался ему легко и уверенно, и это необычайно будоражило императора. Совершенно не зная, что ждет его за первым поворотом, но твердо помня старую притчу о том, что дорогу осилит идущий, он намеривался идти вперед, не оглядываясь назад. Отныне все прежние сомнения остались позади, и впервые, за все время этого долгого и ужасного года, у императора стало спокойнее на душе.
Стоя возле окна, он совершенно по иному смотрел на море, заснеженные фонтаны Петергофа и величавые ели, словно гвардейцы в зеленых мундирах застывшие в почетном карауле вблизи дворца. Словно заново открывая для себя мир, он вспомнил, что не за горами рождество, а с ним и новый год, на который они с Мишелем столько запланировали. Император улыбнулся и тихо произнес: - Все будет хорошо. С божьей помощью.